Ветер над яром (сборник)

Кудрявцев Леонид Викторович

И пили викинги от щедрот асов, напитков же не перечислить. Назову немногие: пиво светлое, подобное нашему, лилось ручьями, но редкие из нас подставляли кубки, и темное было, сходное с напитком олль, гордостью островных саксов, и ромейских ягод кислый сок, что мудреет с годами, и с каплями воска мед, привозимый на торжище русами. Мало испили мы всего, о чем сказано, ибо по нраву побратимам пришлось иное, невиданное: вода на вид, на вкус же огонь. Хлебнувший неосторожно терял дыхание и не скоро мог вдохнуть всей грудью, глотнувший с умом весельем сердце наполнял, и огонь воды стекал в жилы, очищая разум, но связывая без ремней руки и ноги.

И молчал Мунир, ласково глядя, но голосом его вещали круглые рты, что, щитам подобно, висели вдоль стен: “Ешьте и пейте, воины Одина, ведь

радостно будет асам увидеть вас, живых, за своим столом, ведь почетно для ансов прислуживать вам!” Взглянув на сомкнутые уста Мунира, удивился я: “Как говоришь?”, и ответил мудрый вестник: “Не говорю, то дух мой вещает!” Когда же уставал говорить Муниров дух, медь гремела из ртов, и плакали струны, словно многие скальды сидели на языках стен, но не было, видел я, скальдов. И спросил я: “Но где же асы, Мунир? Где Один, Отец Богов, и мудрый Хорд, и Норн, дева судьбы, и хранитель весны Бальдур? Где их давние гости: Сигурд, родитель мой, и Агни ярл Убийца Саксов, отец отца, и иные предки, мои и чужие, не здесь ли их место?” И еще добавил я: “Где же братья мои, Эльдъяур и Локи? Не ты сказал разве, что здесь?” Но смеялся в ответ солнечным смехом вестник Валгаллы: “Что толку печалиться, когда время ликовать? Что толку грустить, когда время радоваться? Ешь, Хохи-хёвдинг, и пей, ныне ты гость, завтра же беседовать станем!”

Когда же переполнились утробы побратимов, сменили рты стен медь на свирели, хлопнул в ладоши Мунир, и вбежали в чертог девы-валькирии. Лишь волосы медвяные, лишь косы соломенные прикрывали их наготу, рассыпаясь по плечам, и полные груди манили голодный взгляд. Пахло же от розовых тел так, как не пахнет и от цветов в лугах круга земель. Смело к викингам на колени садились божественные, с великим уменьем шелковыми бедрами шевеля, плечи руками обвивали, смеясь. Среди крика и смеха уснул я. Наутро же чисты были столы, и вновь полны блюда, но исчезли, словно не были, напитки, лишь немного светлого пива стояло в кувшинах из твердой воды.

Вошел Мунир и встал на пороге, говоря: “Вот для чего впустили вас в чертог свой бессмертные асы! Оборвала нить пряжи своей Судьба, и, полны коварства, двинулись войною на Фиорд Валгаллы силы тьмы: лесные боги русов и распятый, коему поклоняются саксы, с ними и духи Валланда. Близится Рагнаради 13 , дети фиорда! Земной круг защищая, бьются асы, но вот — изнемогли. Крепка ведь сила чужих. В помощь себе призвал Один героев и пошли они, все, кто пировал здесь: там ныне и отец твой, Сигурд ярл, и дед Агни, и прочие, коих долго перечислять. Но и герои слабеют, ибо в злобе своей смертных колдунов призвали злые. Колдуну же не страшен небесный меч. Лишь смертный викинг сразит колдуна. И бьются там, за багряной тучей, смертные братья твои, Хохи, со смертными властелинами чар. Что скажете, коли и вас призовет Один?”

13

Рагнаради — битва, в которой, сражаясь с силами зла, падут боги и герои; в переносном смысле — конец света (сканд.).

Умолк Мунир, и погасли свечи, словно ветром пахнуло на них. Мрачно стало в чертоге, затем вновь вспыхнуло: две звезды зажглись наверху, у балок. Одна синяя, другая алая, и мигали они, уступая дорогу одна другой.

И сказал я: “Один — отец, мы — дети!”, и викинги подтвердили мои слова, крикнув: “Хейя!” Хальфдан же берсеркер добавил: “Хочу видеть колдуна. Посмотрю, страшен ли?”

Ответил Мунир: “Радостно слышать, но в бой не пошлю вас. Иная судьба выпала вам, прежде же чем узнать ее, надлежит людям фиордов познать силу асов. Вложите в ножны мечи и секиры привесьте к поясам, ибо ныне, по Одина воле, вручу вам жезлы быстрого грома!” Так сказав, велел привести раба. И привели: Мунир же, взяв у черного анса жезл, навел на приведенного. Полосатая куртка была на рабе, и окрасилась она кровью во многих местах, когда в руках Мунира грянул гром, частый, как невод, снаряженный на ловлю трески. Гром прогремел, и упал раб, весь в крови, и умер у ног наших. Сказал Хальфдан: “Вот страшная

смерть: не видеть, откуда, не знать, кто. Воистину жестоки асы!” Но усмехнулся Мунир: “Что жалеть раба? Вам, отважным, громы даю по воле Отца Асов. Наставит же вас в искусстве быстрого боя Брун. Чтите его!”

И ушел Мунир. Брун же, сияя серебряными листьями, повел нас из чертога вдоль воды к одному из низких домов. Шли мы, топча траву, и великий гнев загорался в сердцах, гнев и ярость, ведь Один, отец наш, изнемогает в битве. Мы же здесь и бессильны помочь. Роптали викинги, и белым огнем пылали глаза Хальфдана Голой Груди. Так подошли к дому, и отпер двери Брун малым ключом, но не позвал нас туда. Слуги его в одежде с рунами из серебра вошли внутрь и, вынеся сундуки, распахнули их. Жезлы быстрого грома лежали там, и каждому из нас, никого не пропустив, дал Брун по одному…

VIII

Больше всего в этой суетной жизни Руди любил пиво и девочек, причем пиво предпочитал светлое, а девочек, наоборот, темненьких. Более всего не любил Бруннер гомосексуалистов и аристократию. Впрочем, особенной разницы между ними, на его взгляд, и не было. Очень не нравилось ему также рубить головы топором, но — что поделаешь! — приходилось. Правда, не часто. Раза четыре, максимум пять. Он тогда возглавлял образцовую команду в Югославии, а балканских туземцев, как выяснилось, лучше всего убеждали бифштексы с кровью. Поработав, Рудольф подолгу полоскался в лохани, отплевываясь и безбожно ругая проклятые горы и сволочей-диверсантов, из-за которых он, веселый Руди, вынужден пластать живых людей, как свиные туши. А вообще-то штандартенфюрер СС Рудольф Бруннер (Руди — для девочек из шантана и Руди-Муди — для очень близких друзей) был совсем не злым парнем.

Изредка наезжая в Штутгарт, Руди “выгуливал” матушку по аллеям Грюн-парка; вперед — назад, калитка — пруд, пруд — калитка. Старушка семенила, крепко держа сына под руку и часто останавливаясь. Гутен таг, фрау Мюллер. Гутен таг, Аннемари. Это ваш мальчик, милочка? Какой славный сынок у вас, Аннемари, и как похож на бедного покойного Фрица…

Много позже, сжигая “подрывную” литературу, Руди наскоро пролистал книжку из общей кучи. Так, для интереса. История трех ребят с автомобилем не увлекла, но удивила. Ведь это про Руди говорилось! Это он мотался по голодной стране, подворовывал и приторговывал, увлекся было кокаином, но быстро понял, что на “пудре” долго не протянешь, и соскочил. Бегал на посылках, бил морды клиентам, если те обижали кисок, и сам бывал бит конкурентами. Впрочем, не сильно: Руди-Муди многое прощалось. Только полицейские вели себя по-скотски: они работали сапогами, а убедить их в своей безобидности стоило слишком дорого. Ничего удивительного, что молодой Бруннер одним из первых записался в штурмовики. А что? Форма задаром, пиво с сосисками ставит партия, да и деньжат перепадает, хотя и немного. Подружкам же Руди не платил из принципа, полагая, что они сами могли бы приплачивать за море удовольствия.

Впрочем, те, кто видел в Бруннере жизнерадостного кретина, сильно ошибались. Могучий нюх потомственного штутгартского колбасника безошибочно чуял выход из любых передряг. Во всяком случае, вовсе не страсть к тряпкам заставила его натянуть черную форму еще в те дни, когда люди Рема обзывали эсэсовцев “угольщиками” и “негритосами”. Старые приятели оскорблялись, Руди был даже побит, но быстро прощен. Приятные парни. Бруннеру было совсем не по вкусу расстреливать их на пустыре, когда фюрер решил очистить партию от зажравшихся свиней в коричневых рубашках. Он стрелял и старался думать не о работе.

Ах, Руди-Муди-весельчак! Всем известно: безотказен, исполнителен, не скуп. Жизнелюб, но не извращенец. Доведись Бруннеру заглянуть в личное дело, он, право же, был бы польщен, но не удивлен. Все верно! Только насчет “бесстрашен” явный перебор, просто Рудольф верил в свою звезду. Парнишки, выжившие на голодных улицах послевоенного фатерланда, непросты, о нет! Это живучие скотинки, черт возьми! Вот почему на призыв ехать в оккупированные районы для организации правопорядка именно он откликнулся едва ли не первым, причем абсолютно добровольно!