Ветер с Варяжского моря

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Куна.

– Куна? – изумленно повторил Вышеслав. – И с таким-то долгом ты княжьего суда просишь?

– Я должен тебе куну? – спросил у Коснятина сам Ингольв.

Лицо его оставалось спокойным, но он уже понял, что весь этот разговор неспроста. И скрытая злоба на лице давнего неприятеля была ему ясно видна.

– Видишь – не сознается! – Коснятин повернулся к Вышеславу. – Может, ты, княже, мне за него долг вернешь?

– Куну-то? – недоуменно повторил Вышеслав. – Как же не вернуть?

– Ведь это ты должен был заплатить, – продолжал Коснятин. – Ты обещал тому две куны дать, кто укажет,

где варяжский лиходей скрывается. Одну куну я заплатил. Вторая с Вингола. Ведь на его дворе тот лиходей сидит!

По гриднице пронесся возглас, Суря вскочил на ноги.

– Кто тебе это сказал? – невозмутимо спросил Ингольв, словно не замечая общего удивления и негодования чудинов. – Ты обвиняешь меня в долге, но где твои послухи? Ты видел тот человек на мой двор?

Только по русской речи Ингольва, которая стала хуже обычного, можно было догадаться, что он не остался так равнодушен, как хотел показать. Немного переменив положение, он упер в пол конец меча в ножнах, прикрепленного к его поясу, и оперся о рукоять.

– Его видел там один человек, – ответил Коснятин, твердо глядя прямо в лицо варягу.

– Где он? Почему он не придет и не скажет это сам? Или он не смеет повторить перед князем навет, который сказал тебе?

– Моего слова достаточно.

– Нет, если ты не видел сам.

– Так правда он у тебя? – вмешался князь Вышеслав.

Дело принимало дурной оборот. Это было самое сложное из всего, с чем Вышеслав успел столкнуться за время своего княжения.

– Пусть Коснятин назовет человека, который обвиняет меня! – потребовал Ингольв. Веки его поднялись, глаза блеснули – меч, давший ему прежнее прозвище, показался из ножен:

– Это холоп, – вынужден был сознаться Коснятин, на миг опустив глаза.

– Холоп? – раздельно, с презрением повторил Ингольв. – Так ты обвиняешь меня со слов холопа?

Приспей и Столпосвет покачали головами. Не только мудрые бояре, но и самый бестолковый отрок, изредка сидевший у дверей во время княжьих судов, знает, что обвинять со слов холопа можно только в мелкой краже, и то если холоп – тиун или ключник.

– Я знаю, почему Коснятин верит холопу, – презрительно продолжал Ингольв. – Но я не потерплю, чтобы холоп меня обвинял. Мой отец не чистил конюшни у князя! [100]

100

По преданию, Добрыня был конюхом, а происходить от раба считалось большим позором.

Мгновенно Коснятин вскочил на ноги, вцепившись в рукоять меча; Ингольв порывисто шагнул ему навстречу. Княжеские гриди, вскочив, в несколько рук вцепились в плечи Коснятина, и Ингольв остановился, держась за меч.

– Княже, ведь твою родню позорят! – негромко подсказал Взороч, но так, что Вышеслав не мог пропустить эти слова мимо ушей.

Закусив губу, он вцепился в подлокотники кресла, учащенно дышал и не знал, на что решиться. Слова Ингольва о конюшне напомнили ему о том, что и его бабка Малуша, сестра Добрыни, была холопкой. Сам Вышеслав никогда не видел своей бабки, но оскорбление относилось и к нему. Князь Владимир очень не любил вспоминать о своем происхождении и не прощал, когда ему напоминали.

– Тише, тише, люди добрые! – вмешался епископ Иоаким, подвижный, кудрявый черноволосый грек с быстрыми блестящими глазами. Еще восемь лет назад, во время крещения Новгорода, он показал себя храбрецом не хуже иного воеводы и потом не раз совался между молотом и наковальней. – Сам Христос в хлеву родился, а возвышен навеки выше всех князей! – успокаивающе говорил грек, встав между Ингольвом и Коснятином. – Ты, княже, не спеши решать, разберись толком. Тебе скоро на рать идти и этих всех молодцев вести – не дай им меж собой перессориться.

– Если Гуннар Хирви у него, ты должен взять его! – требовал Суря, злобно глядя, на Вышеслава. – Мы платим тебе дань, ты должен заступиться за нас! А то все люди узнают, что наша дань пропадает даром! Князь Владимир не дал бы варягам обижать нас!

– Поклянись, что Гуннара нет у тебя на дворе! – сказал Вышеслав, глядя на Ингольва. Напоминание об отце побороло его нерешительность. Князь Владимир не стал бы молча ждать, чем все кончится.

– Пусть Коснятин или другой свободный человек поклянется, что Гуннар есть у меня на дворе, – так же спокойно ответил Ингольв, не снимая ладони с рукояти меча. – А потом пусть боги рассудят нас. Железо и вода хороши для низких людей. Знатным людям боги дали оружие.

– Пригласил бы ты меня в гости, Винголе, – среди общего ропота сказал боярин Столпосвет. И все поняли, что содержали в себе эти мирные слова.

– Ты мудрый человек – ты не войдешь в дом человека, кому не доверяешь, – ответил ему Ингольв. – Князь верит мне, или он верит рабу. Если он верит рабу, никто из людей не пойдет в мой дом.

– Дай мне сие дело уладить, княже! – снова вмешался Иоаким. – Воеводы и бояре у тебя горячи, с мечей рук не спускают, того гляди, до греха дойдут. А меня Бог наставит миром дело решить. Оставь, оставь покуда. Утро вечера мудренее, так говорят, да?

Вышеслав обернулся к Приспею, у которого по привычке первого спрашивал совета. Кормилец кивнул – он тоже не видел мирного выхода. Пусть уж бискуп разбирается, коли его Господь больше всех умудрил.

В этот день в гриднице было сумрачно, словно под кровлей повисла темная туча. Коснятин и Ингольв оба ушли – они не могли больше сидеть за одним столом даже в княжьих палатах.

Когда Ингольв выходил с княжьего двора, его догнал епископ Иоаким.

– Погоди, воеводо, я с тобой пройдусь! – предложил он.

Ингольв молча пожал плечами. Встречные с удивлением оглядывались им вслед: впереди шли рядом варяжский сотник и епископ, которых нечасто видели вместе, а за ними следовало больше десятка варягов из Ингольвовой дружины. Он никого не звал с собой, но варяги решили, что после такого разговора в гриднице ему было бы глупо ходить одному.

– Ты хочешь помирить меня с Коснятином? – напрямик спросил Ингольв. Он никогда не славился разговорчивостью, а теперь ему больше хотелось бы побыть одному и подумать. – Ты умный и достойный человек, Иоаким, и в споре с другим человеком я охотно принял бы твою подмогу. Но с Коснятином нас не помирят даже сами Один и Кристус.