Ветер с Варяжского моря

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Отчего же? Ты так обижен, что Добрыня не выдал за тебя свою дочь?

Ингольв равнодушно покачал головой. Он смотрел на дорогу перед собой и не оглядывался на торопящегося рядом епископа.

– Тем и худо быть худым, что чего только ему не приписывают! – на северном языке проговорил он, но Иоаким сочувственно закивал. Он понимал северный язык, хотя говорить на нем не пытался.

– Погоди, ты идешь очень быстро! – едва поспевая за широким шагом Ингольва, епископ изредка хватал его за локоть, припрыгивал на ходу, путаясь в длинных полах черного, одеяния. – Или ты очень спешишь домой?

Забежав вперед, Иоаким заглянул в лицо Ингольву, склонил голову набок.

– Может,

я тебе докучаю? – виновато спросил он. Несмотря на свой высокий чин, епископ всегда имел застенчивый вид, как будто боялся кому-то досадить своим присутствием. Но в Новгороде его любили – он был мягким, дружелюбным человеком и умным советчиком. Случалось, что с этим самим застенчивым видом он ввязывался в очень опасные дела и его робость не имела ничего общего со страхом. Внимательно прислушиваясь, как говорят люди вокруг него, Иоаким на восьмом году жизни среди славян говорил на их языке так чисто, что какой-нибудь слепец, не видя кудрявой черной бороды и крупного носа с горбинкой на смуглом лице, не угадал бы в нем чужеземца. Епископ ухитрялся быть в мире со всеми – и с Добрыней, и с княгиней Малфридой, и с Коснятином, и с варягами, и с боярами, и с простыми новгородцами торговых и ремесленных концов. Он никому не навязывался с наставлениями о своем Боге, но и самого Христа многие начинали больше уважать, видя, что ему служит такой хороший человек.

– Ты его прости! – просил епископ, стараясь приноровиться к широкому шагу рослого свея. – Слаб человек – хотел бы недружбу забыть, да дьявол не дает! Коснятин ведь, помнишь ли, Столпосветову дочь старшую за себя хотел взять, а княгиня ее за ладожского варяга сосватала. Да о купцах вы давеча раздорились, да на лову [101] тогда не поладили… Вот ему теперь и мнится, что хуже тебя злодея на всём свете нет. Ты ведь старше, на волнах покачался, в скольких битвах бывал – тебе ли на него обижаться?

101

Лов – охота.

Слушая епископа одним ухом, Ингольв старался угадать, кто же выдал Гуннара. Его видели только Бьярни и Рауд, но в них Ингольв был уверен как в самом себе. Они не так глупы, чтобы за жалкий дирхем продать своего вожака. Коснятин сознался, что говорит со слов раба. Перебирая в уме свою немногочисленную челядь, Ингольв дошел до дома и обнаружил, что епископ, о котором он почти забыл, так и не отстал, а все еще подпрыгивает возле него.

– Раз уж ты был так добр и дошел со мною до дома, то окажи мне честь – зайди ко мне, – попросил его Ингольв перед воротами.

Он не сомневался, что епископ хочет сделать то же самое, о чем, в гриднице упомянул Столпосвет, – самому посмотреть, нет ли у него в доме Гуннара. Пусть уж лучше это будет епископ. Пропуская Иоакима впереди себя в ворота, Ингольв незаметно усмехнулся поверх головы грека – пусть посмотрит. Он строго приказал Гуннару сидеть наверху, в повалуше, и не спускаться, пока он сам не позовет своего непрошеного гостя.

Ингольв провел епископа в большую клеть, где принимал своих редких гостей, велел холопам принести меда. Пришедшие с ним варяги расселись по лавкам, кто-то устроился в сенях, несколько человек остались на дворе. Один из молодых воинов, стройный парень с шелковистыми волосами такой длины, что ему приходилось заправлять их сзади за пояс, постоял немного возле двери в клеть, послушал разговор Ингольва и епископа, а потом вышел в сени и поднялся по лесенке в повалушу. Ни одна ступенька не скрипнула под его ногой.

В повалуше грудой было навалено старое сено. Парень окинул его взглядом и негромко свистнул.

– Эй! Где ты там? – шепнул он. – Я – Вальбранд, мне сам Ингольв рассказал о тебе. Я – его названый сын, он мне доверяет.

Сено безмолвствовало. Однако Вальбранд чувствовал присутствие человека, чье-то еле заметное, живое дыхание, и продолжал:

– Можешь не показываться, но слушай меня. Конунг знает, что ты здесь, и все его люди тоже, какой-то подлый раб тебя выдал. Делай что хочешь, но мы не хотим, чтобы нашего вожака убили из-за тебя. Ингольв не посылал меня сюда сейчас, он верен своему слову и не выдаст тебя конунгу. Но если финны не перестанут на тебя жаловаться и требовать, чтобы конунг тебя взял, мы сами выкинем тебя отсюда. Мы тебе ничего не обещали, а другого Ингольва нам никто не даст. Ты все понял?

Сено молчало. Вальбранд ждал, думая, что не так то трудно было бы найти под этим сеном человека – достаточно потыкать копьем. Человек, может, и промолчит, но на копье останется кровь.

В дальнем углу сено зашевелилось, и из него показалась человеческая голова. Сухие травинки набились в разлохмаченные, давно немытые волосы, по цвету почти не отличавшиеся от сена. Вальбранд усмехнулся – точь-в-точь Сенный Тролль, которым его в детстве пугала рабыня-нянька.

– Какой раб меня выдал? – прошептал Гуннар, настороженно глядя на Вальбранда. Тот пожал плечами.

– Ты правда сделаешь все, чтобы избавить Ингольва от беды? – снова спросил Гуннар.

– Он меня воспитал, – просто ответил Вальбранд. – У тебя когда-нибудь был воспитатель, Сенный Гуннар? Да нет, пожалуй, где тебе! Едва ли твой род настолько высок, чтобы тебя взялся воспитывать достойный человек.

Гуннар хотел ответить какой-то резкостью, но прикусил язык. Из клети кто-то вышел, через открывшуюся дверь на миг прорвался голос епископа.

– Меня видели вчера двое ваших людей и раб, – шепнул Гуннар, когда все снова стихло. – Ингольв назвал его Бородой.

– Борода? – Вальбранд на миг задумался. – Я к нему не приглядывался, но не удивлюсь, если это он.

– Где он? – Гуннар вскочил на ноги и стал торопливо сбрасывать с себя сено. – Я убью его!

– Погоди, пока уйдет епископ, – посоветовал Вальбранд. Голос его звучал по-дружески, но при этом он надежно заслонял ход к лестнице;.

– Глупец! – раздраженно прошипел Гуннар. – Твой воспитатель гораздо умнее тебя! Именно сейчас, пока у него сидит епископ!

Мгновенно оценив его правоту, Вальбранд посторонился и первым стал спускаться. В сенях он огляделся: тут сидели только Бьярни и Рауд. Подняв голову, Вальбранд негромко свистнул, и Гуннар спустился в сени, на ходу очищая волосы и одежду от прилипших травинок. Вальбранд кивнул ему на другую дверь, ведущую на задний двор, и первым открыл ее. Выглянув и убедившись, что никого из чужих на заднем дворе нет – да и откуда бы им взяться? – Вальбранд вышел. За ним вышел Гуннар, а Бьярни остался у двери.

На тесном заднем дворе было всего три постройки: маленький погребок, конюшня и небольшая клеть, где прежний хозяин двора, мелкий торговец, хранил свои товары. При Ингольве в этой клети поселилась его челядь. Заглянув в дверь, Вальбранд по привычке свистнул.

– Эй, Барт! – по-русски позвал он. – Ты здесь?

– Здесь, господине! – Холоп мгновенно выскочил за порог, низко кланяясь. – Чего тебе надобно?

Внезапно выступив из-за спины Вальбранда, Гуннар схватил мужика за горло и притиснул к стене клети, заставив поднять голову. Лицо мужика с выпученными глазами и задравшейся бородой при виде Гуннара наполнилось страхом – и этот страх его выдал.