Ветер в лицо
Шрифт:
— Васька, — сердился дедушка на маленького, — ты уже взрослый, уже брюки носишь, а такой глупый. Чего же ты лезешь под самую лопату?..
— Доброе утро, — обратилась Лиза к старику. — Макара Сидоровича можно видеть?
— А почему нельзя? — Ответил старик, осматривая девушек. — Конечно можно. Идите в дом... Васька, да не лезь же, ради господа бога, под лопату. Беги к ребятам.
Когда Лиза и Лида вошли на большую стеклянную веранду, они увидели такую картину. Спиной, к ним за сапожным столиком, сияя недавно выбритым венчиком вокруг лысины сидел Макар Сидорович и тщательно орудовал шилом, щетиной и дратвой. Он пришивал новые передки к старым, но еще крепким юфтевым голенищам. Гости сначала растерялись и, не желая отрывать хозяина от работы, хотели было выйти. Но вот открылась дверь из комнаты, и на веранде появилась жена Доронина — Катя. Подвижная, улыбающаяся, беловолосая, с мягкими чертами лица, всегда готовая к шутке и серьезному разговору, она принадлежала к тем женщинам, которым хорошо было и без украшений.
Ей шел четвертый десяток. Она была второй женой Доронина, — первая его жена и взрослый сын погибли во время войны. Хозяйка улыбнулась, обращаясь к мужу:
— Как тебе не стыдно?.. Не замечаешь, что за твоей спиной стоят гости. Заходите, девушки, в дом.
— Да нет. Мы только на минуту, — отказалась Лиза. — Мы хотим Макара Сидоровича забрать с собой.
— А-а, здравствуйте, дорогие гости! — Поднялся с низенького деревянного стула Макар Сидорович. — Спасибо, что зашли. Ну, как вам нравится моя работа?
И он показал хорошо прошитые дратвой рубцы на коже будущих сапог.
— Нельзя сказать, — засмеялась Лида, — что мы с Лизой можем представлять квалифицированное жюри. Но, на мой взгляд, из вас получился бы неплохой сапожник. Я не знала за вами таких способностей.
— Ха-ха-ха! — Прижимая руками сапожный фартук к животу, хохотал Макар Сидорович. — Сапожник!.. В этом я тоже не сомневаюсь. За шестнадцать лет сидения за столиком не одну тысячу пар пошил. Вот получилось ли с сапожника что-то путное – об этом уже не мне судить.
— Значит, не забываете свою профессию? — Спросила Лиза.
— Кто, он не забывает? — Шутливо приподняла брови веселая хозяйка, лицо которой вообще нельзя было представить мрачным. — Где уж не забывает?.. Вы думаете, он мне хоть к одной паре туфель подметки подшил? Впервые вижу его за столиком. А столик возит за собой, куда бы ни переезжали. Говорит, что когда-нибудь пригодится.
— Ну, это ты, Катя, преувеличиваешь. К твоим лаковым разве не я подметки подшивал? — Оправдывался Макар Сидорович.
— Один раз за всю жизнь. Боялся, что в мастерской испортят. Дай, я тебе на руки солью. Не хочу, чтобы ты мне умывальник смолой испачкал. Тогда не домоешься.
Катя вынесла большую кружку с красными цветами по голубой эмали, шутливо толкнула мужа в спину своим твердым кулачком и прямо с порога полила ему воды на руки.
— Плесни немного бензина. Смола плохо отмывается мылом, — попросил Макар Сидорович.
К заводу решили идти по тропинке, ведущей через широкие луга. Возле самой тропы то тут, то там среди росистой травы возникали золотистые островки блестящих, словно тщательно отполированных, низеньких, но густых цветов.
— Сколько дикого бальзама! — Восторженно воскликнула Лида, бегая в своих красных босоножках по росе. — Нарву и поставлю в лаборатории. А сколько лет вашему отцу, Макар Сидорович?
— Скоро девяносто, — с гордостью ответил Доронин. — Никому не доверяет сапоги шить. Это с шестнадцати лет моя обязанность. Лет двадцать, как бросил сапожничать, всех своих заказчиков растерял. Единственный остался. — И Макар Сидорович тяжело вздохнул. — Эх, чтобы не последними были эти сапоги. Старый уже. Силы не те. А все еще не верит, что годы его гнут. Думает, что вся его сила в хороших сапогах...
— А я думала, что ему лет семьдесят, — сказала Лиза.
Мимо них, наклонив лоснящиеся шеи, проскакали жеребята и исчезли за ивами. Жаворонок, будто спущенный на длинной тоненькой нити с одинокой белой тучки, вызванивал под ней свою бесконечную песню. Весь луговой простор, которому не видно конца, искрился на солнце мелкими росинками, менялся разноцветными оттенками цветов, шелестел высокими травами. Дышалось свободно, легко.
— А вы обратите внимание, — показал рукой на синеватые контуры завода Макар Сидорович, — наш завод совсем не портит пейзаж. Если смотреть отсюда, какие у него тонкие краски! Будто размытый кистью ультрамарин. Если бы не было его здесь, картина казалась бы неполной. А вечером, когда выливают шлак, какая красота! Вы выходили в это время в луга?.. Видели?.. Если не видеть этого самому, то трудно представить. — Макар Сидорович сорвал зеленый стебель, расправил его в ладонях. — Между прочим, еще на моей памяти среди украинской интеллигенции дебатировался вопрос, портит ли промышленность природу или нет. Некоторые литераторы доказывали, что даже обычная железная дорога нарушает гармонию в природе. Теперь это никому даже в голову не придет... — улыбаясь, повернулся к Лизе. — Вы, Лиза, в тридцатые родились?.. Ну вы, наверное, не можете себе представить наши степи и эти берега без высоковольтных столбов, без шоссейных дорог, без шума машин. Вы, наверное, начали помнить их где-то с тридцать седьмого года. А вот Лида, например, запомнила этот мир почти таким, каким он был до революции. И менялся он на ее глазах. Правда, Лида?..
— Я даже помню частную лавку, из которой мне отец бублики носил, — сказала Лида. — Еще карусель помню. Владелец той карусели был такой толстый, что в калитку никак мог протиснуться. Мы на ходу цеплялись за лебедей, лошадей. А потом на ходу прыгали с них и разбивали себе носы. Нельзя было ждать, пока карусель остановится. Хозяин за уши больно дергал... А как начиналось строительство, это я хорошо помню. Тогда я уже пионеркой была.
— А между вами и Лизой и разницы особой не видно, — сказал Макар Сидорович.
— Это вы уж слишком, — покраснела Лида. — Разница большая. Я уже старая. А Лиза — девушка.
— Какая там старая?.. Я вам не комплимент хотел сказать. Я хотел сказать о том, как внезапно, одним сильным рывком, все у нас поднялось. Лиза на десять лет моложе вас и не знает и не помнит, как все начиналось. Готовым застала.
— Зато я помню, как после войны восстанавливали, — сказала Лиза.
— Вот видите! Этим вы тоже гордиться когда-то будете перед теми, кто моложе вас на десять лет, — улыбнулся Макар Сидорович. — Но это было легче. У нас уже Урал был.
Как только Макар Сидорович сказал об Урале, все сразу подумали об одном и том же — о Валентине, о том, что она очень остро переживает приезд Виктора Сотника.
— А вы его знали раньше, Лида?.. Вы же почти ровесница с Валентиной Георгиевной, — как-то строго сказал Макар Сидорович.
— Помню. Я в другой школе училась. Знала, что они дружили втроем — Валентина, Федор и этот Сотник.
— И каким он был парнем?..
— Что же можно сказать?.. Тогда он действительно был парнем. После этого много воды утекло. Да это видно из того, как он поступил с Валентиной. Постеснялся бы приезжать...