Ветер в лицо
Шрифт:
— Да-а... Совесть у него — не первый сорт, — глухо буркнул Макар Сидорович.
Когда подходили к заводу, Лиза обратилась к парторгу:
— Я сегодня утром еду...
— Куда?
— Куда пошлют. Наша служба такая.
— Сколько я раз говорил, — недовольно сказал Доронин, — что вам надо пока передать свою машину кому-то другому. Разве для вас работы в комитете мало?.. Вы же ни там, ни там не успеваете.
— Макар Сидорович, — умоляющим голосом заговорила Лиза, — осталось только два месяца. Кому я могу на этот период доверить машину?.. Так растрясут, что я потом целый месяц простою на ремонте. Меня сейчас в гараже не перегружают работой. Комсомольцы выручают.
— Ну, смотрите. Вам двадцать два года. В кино сходить, книгу почитать. И погулять иногда...
Макар Сидорович прищурил глаза. Лиза покраснела, как ранняя черешня.
— Чтобы потом не жаловались на меня, что я вам лето испортил. Зимой уже не то. Что вы хотели сказать, Лиза?..
— Вчера Сумной обратился в комитет. Просит рекомендовать его в областную редакцию. У него даже запрос на ваше имя от самого редактора есть.
— Вот как! — Поднял брови Доронин. — Растем, значит. А ваше мнение?..
— Редактору виднее, — уклончиво ответила Лиза. — Если он просит отпустить его, то, значит, верит в его способности.
— Не нравится мне ваш ответ. А если говорить прямее?..
— Думаю, что ему не стоит бросать свою профессию. Он ее хорошо знает. Был избран комсоргом потому, что хорошо работал как токарь. Снискал уважение молодежи...
— И что из этого вышло? — Хитро спросил Доронин.
— Да что вышло?.. Поговорить он любит. Над его длинными речами сначала смеялись. А теперь это стало раздражать.
— Если бы только в этом беда. Глухой он к другим. Какой из него редакционный работник?.. Тем не менее, может, парень поймет ответственность. Он еще молодой. Основа в нем здоровая. Жизнь и практическая работа научат. Мешать его выбору не следует. Пусть приходит, поговорим.
Через минуту Лида скрылась за заводской воротами, а Доронин и Лиза пошли в заводоуправление, где находился партийной комитет. Не успели они зайти в кабинет парторга, как в дверях появился Ваня Сумной.
— Можно, Макар Сидорович?..
— Заходите, товарищ Сумной.
Ваня осторожно, будто крадучись, подошел к столу и сел в кожаное кресло напротив Лизы. Одет он был в какой-то не совсем обычный серый клетчатый пиджак и белые парусиновые штаны. На коленях лежали фетровая шляпа и большая папка. Русые волосы были очень длинными для парня и коротким для девушки. Держался он слишком почтительно. Макар Сидорович вытер платком лысину, включил настольный вентилятор и неторопливо спросил:
— Значит, почувствовали в себе литературный талант?
— Посмотрите, — сказал Ваня, разворачивая папку и доставая оттуда десятки газетных вырезок. — Это все мои корреспонденции. Так сказать, творчество. Рабочий корреспондент.
— Вы же хороший токарь, — покачал головой Доронин. — Оставайтесь рабочим корреспондентом. Кто же вам мешает?
— Не могу. Это моя давняя мечта. Чувствую, что в газете от меня будет больше пользы.
Доронин пристально посмотрел на Ваню, протянул руку, взял пачку вырезок и начал их просматривать.
— Эту читал. Эту тоже читал. Раньше не хотелось вам говорить. Думал, парню не до стиля. Как умеет, так и рассказывает о заводской жизни. А если вы профессионалом собираетесь быть, позвольте сделать небольшое замечание.
— Пожалуйста, — наклонился только самой головой Ваня. — Ваша критика, Макар Сидорович, для меня много значит. Учту. Исправлю.
Когда он кланялся, длинные пряди русых волос на голове как-то причудливо подскакивали и снова ложились на свое место. Серое лицо с ямочками от недавних угрей уважительно улыбнулось.
— Так вот, товарищ Сумной, — сказал Доронин, собирая на лбу мелкие складки. – Почему-то вы пишете готовыми фразами. Вроде и рассказываете об интересных вещах, а ничего не видно. Слова какие-то не те... Слишком уж официально у вас получается. Немного бы живее. Огонька больше. И свободным языком. Таким, как люди говорят. Доходчивее было бы.
— Макар Сидорович, — сказал Ваня. — Газетная речь имеет свои традиции и законы. Некоторые называют это штампами, но это не так. Это строгость формы. Языковая вольность здесь неуместна. Я уже кое-что понял. Люди, которые пытаются украшать свой язык, пытаются поломать установленные традиции, долго в газете не держатся. Обязательно допустят какую-то неточности. Что же из того, что мы пишем готовыми фразами? Дисциплина языка позволяет скорее заметить ошибку. Как только в давно знакомой фразе появляются незнакомые оттенки, так это тебя и настораживает... Я давно присматриваюсь к редакционной работе. Меня там хорошо знают.
— Гм... Из ваших слов видно, что вы кое-что знаете, — сказал Доронин. — Пишут так скучно, словно каждый из них обрабатывает свои статьи в палате для больных желудком. А может, я уже старый стал и ничего не понимаю?.. Однако некоторые статьи читаю с удовольствием. Ну ладно. Желаю вам успеха. А вы как считаете, товарищ комсорг?..
— У нас возражений нет, — ответила Лиза. — Я советовалась с членами комитета.
Когда Ваня Сумной, с достоинством поклонившись, вышел, Доронин невесело улыбнулся:
— Готовая фраза помогает скорее заметить ошибку. Интересно. Тогда бери чужие проекты, строй по ним здания. Никогда не ошибешься. Все давно выверено другими. Посмотрим, что из него получится. Все-таки он парень не без головы. Отшлифуется.
— Не слишком ли он отшлифован? — Робко спросила Лиза. — Очень он «правильный» во всем.
— Это да. А как ваши «неправильные»?
— О ком это вы? — Не поняла Лиза.
— О Соколе и о Круглове. Не слишком ли мы либерально подошли к этому парню? Коля Круглов — сталевар хороший. Только горячий. Справится ли он?.. Не подведет ли нас? Сделает ли из Сокола хорошего рабочего?