Ветеран
Шрифт:
Дед обернулся:
— Я счас. Только вот Федота отпущу…
Минут через двадцать корзин и глиняных горшков на телеге значительно поубавилось, да и мешки изрядно похудели. Даже в коробках с травами имелись пробелы. Митрич отвешивал товар и одновременно рассказывал про лекарственные травы. Тушки кроликов со щучьими хвостами бесследно пропали, да и зелень испарилась. Лишь в плоской миске все еще поблескивала вода. Кто–то спросил Митрича, отвешивавшего последние огурцы:
— Дед, когда в следующий раз приедешь?
Старик обернулся на молодой голос:
— А–а–а, это ты Санька!
Парнишка лет семнадцати, с мелкими веснушками на носу и ярими синими глазами, отозвался:
— Не только! Картошки десять килограмм надо. Мамка просила в прошлый раз масла…
Митрич обернулся к телеге:
— Помню–помню, заказ был… — Достал из–под чистой холстинки кусок масла, завернутый в шуршащий целлофан: — Вот, держи. Ровно килограмм…
Из очереди сразу раздался женский голос:
— Митрич, а еще нет?
Полозов развел руками:
— Сегодня нет. Заказать хошь, Евгенья?
Женщина закивала головой, словно заведенная:
— Надо–надо! Я б и пару килограмм взяла. Сын должен приехать с внуками в следующее воскресенье…
Старик вытащил откуда–то из–под сена на телеге помятую тетрадку. Достал из кармана карандаш. Старательно послюнявил и коряво вывел:
— Евгенья Миронова, два кило масла… — Поднял голову и посмотрел на покупательницу: — Еще чего будешь заказывать? Так я хоть дома отвешу, чтоб здесь не колготиться. Положу отдельно. Потом заберешь и все…
Баба затараторила:
— А мне–то и лучше. Картошку пиши! Десять кило. Потом редьки килограмчик, творогу килограмм, сметанки поллитра и молока банку. Да, чуть не забыла! Яблоки ранние у тебя уродились нонче?
Митрич кивнул и она заулыбалась:
— Так яблоков тоже полпудика. Пусть внуки порадуются. Что они, сердешные, на севере–то видят?
Старик вывел последнюю букву и облегченно вздохнул, поглядев вслед уже шагавшей в сторону центра заказчице. Писать он не очень любил и каждый раз мучился, выводя буквы. Никифоровна, все это время торговавшая горшками и корзинами, обернулась к нему, протягивая пачку денег:
— Митрич, держи! Тут вроде разошлись. Мне тоже пора. Я ведь к тебе за яйцами пришла…
Продавец заглянул в корзинку. На дне лежало всего с десяток яичек. Митрич решительно протянул корзинку старухе:
— Забирай, Никифоровна! Денег не надо. Ты вон как хорошо мне помогла нонче!
Бабка поблагодарила, складывая яйца в бумажный пакет:
— Дай тебе Бог здоровья, Митрич…
Лесник отозвался, складывая опустевшие мешки в стопку:
— И тебе того же…
На рынке после одиннадцати наступило относительное затишье. Из–под навеса вышла толстая тетка. Посмотрела на почти опустевшую телегу и уперев руки в пышные бока, покачала головой:
— Снова ты нам, Митрич, всю торговлю расстроил! Медом у тебя тут все намазано, что ли? Все к тебе бегут! Зачем цену снижаешь? Сколь раз тебе говорить?
Полозов улыбнулся в густые, с проседью, усы. Поправил кепку:
— Так ведь мне стоять некогда и редко езжу. Это вы целые дни тут торчите, примелькались. — Покачал головой: — Где вы только товар берете? Ведь у себя на огороде столько не вырастишь…
Тетка, вместо ответа, предложила, окидывая взглядом пузатый узел:
— Митрич, продавай мне остатки картошки. Все равно ведь ты целый день стоять не станешь. И чего там у тебя еще осталось…
Торговка деловито приподняла рядно, которым были прикрыты остатки товара от солнца и завистливо протянула:
— Лишь корзины… — Взглянула в лицо старика: — Так чего, продашь?
Митрич поинтересовался:
— И почем думаешь покупать?
Тетка хмыкнула:
— Да по той цене, что ты тут торговал!
Старик покачал головой:
— Сама потом набавишь. Ох, креста на тебе нет, Глафира…
Торговка нахально засмеялась, уперев руку в бок:
— А это уж мое дело!
Полозов махнул рукой:
— Покупай! У меня тут еще морковь осталась. Заберешь?
Глафира кивнула, направляясь к своему месту в ряду, чтоб взять тару под овощи. Остальные торговцы, поняв, что опоздали скупить остатки, завистливо наблюдали. Митрич принялся взвешивать оставшийся товар на безмене. Глафира даже не смотрела на весы, кидая в свою корзинку пучки толстенькой оранжевой морковки. Все на рынке давно знали, что старик никогда не обманывает…
Минут через сорок каурая лошадь с телегой подкатила к двухэтажому каменному дому, серевшему кирпичом сквозь густую зеленую листву двух огромных кленов. Здесь стояла тень и жаркое солнце не доставало в глубину двора. С визгом носились между деревьев дети. Кое–кто возился возле большой кучи политого водой песка, строя замки и лепя куличи с помощью маленьких формочек и ведерок.
Из затянутых марлей окон тянулись вкусные ароматы супов, вторых блюд и оладий. Доносились невнятные голоса. Кто–то визгливо ругался на втором этаже. Взрослых во дворе никого не оказалось. Все были заняты делами, предоставив малышей под пригляд старших братьев и сестер.
Пространство возле стены дома с противоположной стороны оказалось сплошь занято грядками. Каждый норовил хоть что–то вырастить для себя сам. Крошечные участочки были разделены между собой низенькими заборчиками, а то и просто колышками. Оттуда доносилось звяканье ведер о бочки. Хозяева носили воду для вечернего полива.
Полозов спрыгнул с телеги, привязав вожжи к низенькому металлическому заборчику, идущему по краю дороги. Погладил коня по голове и шее, попросив:
— Постой, Чубчик! Я тут скоренько…
Широко зашагал к среднему подъезду, держа в руке шитую из лоскутков сумку, чем–то плотно набитую. Лошадь смотрела ему вслед, перебирая удила зубами. Этот двор был ей хорошо знаком…
Митрич, слегка пришаркивая левой ногой, поднялся по вытертой посредине лестнице на второй этаж и прислушался. В квартире стояла тишина. Он решительно нажал на кнопку звонка. Сразу же расслышал торопливые шаги. Дверь распахнулась. На пороге, с испуганным выражением на личике, стояла старшая внучка, Маринка. Девчонка быстро опустила голову, но Митрич успел заметить фиолетово–бардовый синяк на скуле, отчего личико казалось перекошенным. Она удивленно прошептала: