Ветряная мельница любви

Очарование Биаррица, тогда еще маленькой незаметной деревушки, открыли знатные испанки.

С 1838 года графиня Монтихо и ее дочь Евгения приезжали сюда каждый год.

Когда Евгения стала французской императрицей, она убедила Наполеона III посетить Бискайское побережье и построить там для нее виллу, которую так и называли: «Билла Евгении».

Слава Биаррица росла, и в начале XX века он стал любимым курортом Эдуарда VII, английского короля.

Парижский «Мулен-Руж» открылся 6 октября 1889 года, и благодаря ему канкан получил всемирную известность.

Канкан родился во времена Второй Империи и был разновидностью chahut, танца, который предпочитал рабочий люд.

Канкан в «Мулен-Руж» стал символом того, что называли «Haughty nineties» [1] .

Мелькание двухдюймовой полоски обнаженного тела между чулками и оборкой широких шароваров танцовщиц сыграло решающую роль в распространении мифа о «пороках Парижа».

Отдельно от танца, который был самым эффектным развлечением в Париже, в программу «Мулен-Руж» включалось выступление танцовщицы, известной как La Goulue. Ее характерной особенностью была невероятная чувственность. Она была так необычна в своей эксцентричности, что парижские журналисты и репортеры посвящали ей целые страницы. Один из них писал, что у нее «…нос с нетерпеливо трепещущими ноздрями, нос, вдыхающий запах любви, мужественный аромат каштанов и бренди…». Она была частью того времени, когда для всего мира «Мулен-Руж» олицетворял Монмартр и Париж. По сути, «Мулен-Руж» означало «наслаждение».

Граф Нетертон Стрейнджуэйс сидел за столом, погруженный в размышления. Это был красивый, статный джентльмен, представитель одного из самых знатных родов Англии, приближенных ко двору. Он был седьмым графом Нетертон и твердо намеревался внести свой вклад в историю страны, как делали все его предки.

К сожалению, сын графа, виконт Стрейндж, огорчал отца своим легкомыслием. Этот молодой человек больше думал об удовольствиях, чем о долге. Конечно, граф понимал, что молодость есть молодость и бессмысленно было бы сейчас требовать от сына слишком многого. Он был так привлекателен и так полон жизненной энергии!

Зато дочь графа, Валерия, была не только красива, но и умна. Ее мать в свое время считалась одной из первых красавиц Лондона. Граф Нетертон признавал, что своим очарованием графиня была обязана французским предкам. Отец ее, маркиз Мелчестер, был женат на дочери герцога де Шамуа. Воспоминания о жене, ушедшей из жизни два года назад, настроили графа на грустный лад.

В первый раз он женился на девушке не менее знатного рода, чем его собственный. Этот весьма разумный брак, как бывает нередко, к сожалению, разочаровал и жениха, и невесту. Граф не хотел признаваться себе в этом, но когда жена, родив ему сына и наследника, скончалась, он испытал чувство освобождения.

Года через два граф женился снова, на этот раз — по любви. Встретившись с леди Ивонной Честер на балу в Виндзорском замке, граф влюбился в нее с первого взгляда. Он поспешил соединиться с любимой узами брака, хотя злые языки утверждали, что это произошло «недопустимо поспешно».

Супруги жили счастливо, и единственным огорчением для них было то, что Ивонна родила только одного ребенка, дочь Валерию. Но граф полагал, что Валерия была достойным вознаграждением за всех неродившихся детей. Она была очень хороша собой, подобно своей матери, умела очаровывать и располагать к себе людей и к тому же отлично ездила верхом.

На этом мысли графа были прерваны. Дверь отворилась, и вошла сама Валерия. Графу показалось, что в кабинете сразу стало светлее.

— Прости, папа, если я заставила тебя ждать, — сказала она, — но ведь я была в конюшне и меня не сразу нашли.

— Мне следовало бы догадаться об этом, — ответил граф. — Ты, конечно, собираешься сообщить мне, что Крестоносец сегодня прыгнул выше, чем вчера?

Это была семейная шутка, и Валерия рассмеялась:

— Он должен прыгнуть еще на шесть дюймов выше!

— Ерунда, — возразил граф. — Хватит с него и той высоты, которую он уже взял. Садись, Валерия, мне надо поговорить с тобой.

Необычная серьезность тона отца слегка насторожила дочь.

— Что случилось, папа? — спросила она.

— Ничего особенного, — отвечал он. — Просто я хочу серьезно поговорить о твоем будущем.

Валерия внутренне вся сжалась. У нее давно было предчувствие, что рано или поздно отец заговорит с ней о будущем браке: она умела читать мысли тех, кого любила. До сих пор девушка тешила себя надеждой, что ошибалась, но теперь поняла, что надеялась напрасно.

— Ты ведь знаешь, — продолжал граф немного торжественно, — что теперь, когда ты представлена ко двору, а великосветский сезон вскоре заканчивается, пришла пора подумать о твоем замужестве.

Поскольку дочь молчала, отец продолжал:

— Я много думал об этом и вчера, когда был в Лондоне, встречался с твоей бабушкой.

Валерия рассмеялась весело и непринужденно. Она очень любила бабушку, герцогиню Мелчестерскую, а бабушка любила ее и, полагала Валерия, не позволила бы отцу выдать ее замуж за нелюбимого человека.

— Помнишь, папа, — сказала она, — как мама всегда повторяла, что вы с ней были так счастливы, что ты никогда не заставишь меня стать женой человека, к которому я равнодушна?

— Я не забыл этого. Но ведь ты не говорила мне, что отдала кому-то свое сердце.

— Не говорила, потому что такого человека просто не существует. Мне не разделали предложения, и открыто и намеками, но я всегда отказывала.

Граф невольно рассмеялся.

— Надеюсь, ты это делала достаточно осторожно?

— Надеюсь. Терпеть не могу причинять людям боль. Должно быть, это очень унизительно для мужчины — предложить женщине руку и сердце и быть отвергнутым.

— Кажется, я знаю всех твоих поклонников, — заметил граф, — и, пожалуй, никто из них мне не нравится.

— Я так и думала, — улыбнулась Валерия.

Они немного помолчали, потом граф заговорил снова:

— Твоя бабушка предложила нам с тобой погостить во Франции у герцога де Лапара. Я согласился.