Ветвь оливы
Шрифт:
А еще вопрос в том — что же именно важно. И ответ — то, что сиюминутное уже перестало быть важным. И лишние жертвы не нужны. И неважны сиюминутные счеты — важны только те, что затрагивают нечто большее.
То же, что я не чувствую отвращения… возможно лишь то, что я не верю в то, что это непременно произойдет. То, что это уже отодвинуто на второй план. И чрезмерная честность с самим собой. Все мы всегда ощущаем сразу множество противоречивых чувств и стремлений, которые тянут нас в разные стороны, порождая, в итоге, всего лишь обыденную стабильность. В чем-то ложную — жизнь далека от статики, все живет, движется, развивается, расширяется, как вселенная, подталкиваемая
У моих друзей, должно быть, проблемы не меньше. Если рассматривать с той точки зрения, что нам теперь доступна и несколько парадоксально естественна, они такие же профессиональные убийцы как я. Если убрать весь лоск и мишуру. Звучит, наверное, даже скучно. Можно подумать, весь наш мир не таков. Эта ночь только доказала бы, что именно таков. И еще докажет. Но вот в чем ирония — мы можем посмотреть на себя самих со стороны. Потому что мы уже были кем-то другим. Заслуженная шутка со стороны неведомых сил? Заслуженная расплата за грехи?
Я вернулся мыслями в обшарпанную темную комнату, в которой мы находились. Мало ли, от кого тут еще придется избавиться.
— Скажи-ка мне, Теодор, — проникновенно говорил Готье в потемках, сквозь короткие повизгивания кресала. — Почему мы плутаем вокруг да около такими странными маневрами?
— Нас должно видеть как можно меньше народа, — ответствовал Теодор. — Это приказ.
— Королевы? — полюбопытствовал я.
— Полагаю, да. — Он не стал уточнять, должно быть, в отместку за то, что и мы не расщедрились на ответы.
— А король? — как бы невзначай спросил Готье.
— Не уверен, что мне стоит это знать, — рассеянно ответил Пуаре, подобрав со старого кресла, того самого, в котором я некогда видел мертвеца, только что зажженную свечу, и энергичным толчком в стену открывая потайную дверцу, из-за которой потянуло гнилью и сыростью как из склепа.
— Надеюсь, привидений не боитесь? — хитро осведомился Пуаре, и первым нырнул в потайной ход. Мы последовали за ним в узкий тоннель. Теодор беспокойно топтался впереди, и Готье, понимающе кивнув, закрыл за нами дверцу, потянув за кольцо, вделанное в нее с этой стороны. Дверь закрылась с явственным щелчком. Итак, мы оказались в нутре каменного зверя. Нутро было обширным и разветвленным, круглые дыры вели в разные стороны. Пламя свечи колебалось в холодном сыром воздухе, а желтые блики плясали вокруг, отражаясь в потеющих вечной влагой низких сводах.
— Лепота… — сказал Готье.
— Чувствую себя крысой, — проворчал Пуаре, сворачивая влево. — Осторожнее, глядите под ноги. Тут в полу есть дырки.
Совет был хорош. По дороге мы обошли несколько черных провалов, как будто кто-то что-то здесь эксгумировал, по крайней мере, трудно придумать, почему еще могилы не засыпали и не накрыли надгробиями.
Наконец мы остановились в одном из тупиков. В стене было выбито углубление — ниша с полочкой, на которой лежал маленький серебряный молоточек, забытый здесь каким-то крошкой гномом. Теодор постучал молоточком в дальнюю стенку углубления, держа его двумя пальцами — не слишком-то ему было удобно обращаться с такой мелочью.
Он положил молоточек на место, и мы стали ждать. Ждали мы недолго. Вскоре часть стены медленно и почти бесшумно подалась нам навстречу, открывая проем в помещение, освещенное свечами. Мы вошли в небольшую комнату, убранную в богатых, но сдержанных тонах. Дверь закрылась за нами, став с этой стороны туалетным столиком с зеркалом в простой черной раме. Свет, проникавший сквозь толстые переплеты маленьких окон, был тусклым. Горящие в канделябре свечи бросали на все теплые янтарные блики.
Они были здесь: королева-мать, принц Генрих, он же герцог Анжуйский, командир дворцовой стражи Нансе, наш старый друг Фонтаж, нередко выполнявший поручения Таванна и, разумеется, граф Шарди. Оттого, что он был жив-здоров, мне как-то сразу полегчало. Таванн отсутствовал, и по тому, как Теодор принялся потерянно оглядываться, можно было заключить, что в последний раз он видел его в этой комнате. Но присутствовал тут еще и Медина, и пожалуй, из всех присутствующих он выглядел самым бледным и взволнованным, перещеголяв в этом даже смертельно серьезного, сосредоточенного Фонтажа, который невероятно светлым цветом кожи наделен от природы. Наверняка он задумывался, насколько далеко заходят его полномочия как посла, и признаться, я сам об этом задумался. Не был ли он тут лишним?
Фонтаж отошел от стены, должно быть, именно он открыл нам скрытую дверцу.
— В городе еще спокойно? — деловито спросил обернувшийся и окинувший нас пристальным взглядом принц.
— Совершеннейшим образом, — невозмутимо ответил Готье. — И все хранители исчезли с улиц, как и их зеленые ветки.
— Прекрасно, — кивнул герцог. Можно было подумать, что он понимает, что творится. У мадам тоже был чрезвычайно умудренный вид.
— Господа, возможно, для вас это новость, — ровно проговорила королева-мать, — но вы только что говорили с регентом Франции. Мой старший сын внезапно занемог сегодня днем. Весьма тяжело и прискорбно. Хотя об этом пока никому не известно.
Краем глаза я увидел, как Пуаре потрясенно открыл рот.
«Господи Боже!..» — было написано у него на лице. Можно было подумать, он услышал не «внезапно занемог», а «скоропостижно скончался». В конце концов, мне показалось, что я тоже услышал что-то подобное. Но мне удалось сдержать свои чувства. Разве что… «Теперь ее и впрямь не назовешь настоящей королевой», — подумал я и пристально оглядел лица присутствующих. За исключением растерянного Мендосы, все они были непроницаемы. «А кто же теперь поедет в Польшу?..» — промелькнул у меня в голове еще один праздный вопрос.
В передней звякнул колокольчик.
— Прошу вас, Нансе, — промолвила королева.
Нансе удалился, послышались знакомые голоса. Затем в дверях возник король. За ним со странным видом, крадучись, следовал Таванн, будто отрезал Карлу путь к отступлению. Медина нервно коснулся лба, будто смахивая выступивший пот. Для дипломата он был нынче что-то уж очень нервозен.
Все встали. Атмосфера накалилась и зазвенела как тысяча сигнальных нитей, будто вот-вот произойдет убийство. Но ведь тут были и мать и брат предполагаемой жертвы. И вообще, должен заметить, цареубийство чрезвычайно вредное для здоровья хобби. Но чертовски бодрящее!..
Король резко остановился на пороге. Он явно не ожидал, что здесь будет столько народу. На лице Таванна, напротив, возникло что-то похожее на улыбку — в самом краешке искривившихся губ. В глазах мелькнуло удовлетворение и пропало. Стало быть, он знал, когда мы здесь появимся. Каждый шаг был просчитан.
На лице короля неожиданно тоже возникла хитрая полуулыбка. У меня вдруг зачесался язык, но я удержал его за зубами. Единственное, что я вдруг почувствовал, это что на самом деле в комнате нас только трое. А все эти так называемые союзники на самом деле понятия не имеют, на чьей они стороне. Это было не откровение, всего лишь острое ощущение, как чувство опасной игры, плотное, которое можно резать ножом.