Шрифт:
Как часто бывает при томительном восхождении по скользкому жизненному склону, утрата идущим ориентиров на его далекой вершине лишает мотивации продолжать движение. Ежедневное напряжение ради постоянно ускользающих благ, вдруг потерявших внушенную с молодых ногтей гипнотическую притягательность, сменяется угрюмой злобой на продолжающих карабкаться вверх. Но так как всякое сильное чувство имеет свойство выдыхаться, вскоре приходит тупая апатия, толкающая к безвольному скатыванию под гору, иногда медленному, но по большей части стремительному, с неизбежной нравственной деградацией и потерей человеческого образа. Вроде бы двуногий индивид продолжает дышать, ходить, даже изрекать неглупые соображения, однако сама его личность настолько мутирует в свое уродливое подобие, что начинает отпугивать самых близких людей.
Указывающие Станиславу путь маяки погасли разом, когда его жена, устав от постоянных скандалов на почве безденежья,
Потерпев сокрушительное фиаско во всем по-настоящему значимом, Стасик предпочел убегать из гнетущей реальности в алкогольное забытье, ошибочно считая его менее пагубным для здоровья, чем наркотическое благодаря укоренившейся и вполне легальной традиции возлияний. Однако даже приняв на грудь, он хоть смутно, но все же ощущал вокруг все ту же пугающую пустоту вместе с приближением трагической развязки, толкающие его волей-неволей искать спасительного общения. Вот только прежние знакомые не горели желанием выслушивать пьяные сетования на судьбу своего пришибленного обстоятельствами приятеля, поэтому приходилось откровенничать со всяким, готовым уделить время и внимание. В основном это были отдыхающие на лавочках парков и скверов пенсионеры, чьи седовласые головы напоминали готовые разнестись пушинками по окрестностям одуванчики. Скучающие бабушки и дедушки частенько жалели его, говорили слова утешения, некоторые давали добрые советы и сами вспоминали трудные периоды своей долгой жизни. Однако в беседах с пожилыми людьми Стас все время ощущал себя напортачившим ребенком, что распаляло щемящую жалость к себе, только усиливающую подавленность. Ему же жутко хотелось выпивать со своими сверстниками, в идеале собратьями по несчастью, слышать их угрюмый бубнеж, кивая, поддакивать, вставлять свои пять копеек и чувствовать при этом облегчение на душе из-за пребывания в компании таких же непутевых, как он сам собутыльников.
Бродя по улицам будними днями, Стас почти не встречал праздношатающихся, за исключением стаек спившихся типов, обитающих в самых укромных, скрытых от глаз прохожих местах города. Иногда их можно было наблюдать возле продовольственных магазинов, где пьянчуги стреляли мелочь у снующих туда-сюда покупателей, потихоньку наскребывая нужную для покупки спиртосодержащей жидкости сумму. К концу первой недели запоя, Стасик самым естественным образом влился в одну из подобных компаний после того, как предложил двум стоявшим у входа в супермаркет опухшим субъектам «раздавить на троих» только что купленную бутылку. Скопившийся в крови алкоголь освободил его от остатков прежней брезгливости к такого рода людям, и вскоре он, восседая на облупленной скамейке возле подъезда близлежащей многоэтажки, пил с ними по очереди из единственного бумажного стаканчика без всякой закуски.
– Не грусти, земеля! Все к лучшему, – подбадривал обмякшего от водки Станислава высохший мужичок в тренировочных штанах и шлепанцах на босу ногу. – Вернется твоя благоверная, вот увидишь! Цену себе набивает, но как только поймет, какого человека теряет, прибежит обратно!
Его оптимизм звучал фальшиво и ничего общего с реальным положением дел не имел. Стас успел проклясть себя за излишнюю болтливость, но где-то в самой глубине души был благодарен своему новому знакомому за обнадеживающие слова, пусть даже пустые. Имя, которым он представился, сразу же вылетело из головы, однако само присутствие сочувствующего ему человека чуть скрашивало переживание беспросветного одиночества.
Когда бутылка опустела, покачивающаяся троица побрела обратно к супермаркету, где потихоньку обросла другими страждущими, небритыми, помятыми, пытающимися унять мелкую дрожь. Стараясь не задерживать взгляд на их одутловатых физиономиях, Стасик приветливо пожимал протянутые руки и незаметно для себя самого становился одной из особей совсем недавно вызывавшей презрительное отвращение стаи. Рознило его с пропойцами лишь наличие небольшой, да к тому же быстро тающей заначки, слишком незначительной для спасения бизнеса и семьи, но пока позволяющей без унизительного попрошайничества покупать спиртное. Чтобы не спустить все деньги разом, Стас о ней предусмотрительно помалкивал, а когда появлялся в компании новых дружбанов, неизменно радовал их одной единственной бутылкой.
Довольно скоро загудевшего с горя неудачника все окрестные алкаши принимали за своего, уважительно называя между собой Станей и нетерпеливо ожидая его прихода в облюбованные ими места. Сам же благодетельный товарищ конченых пропойц все глубже погружался в пучину адских алкогольных миров, проходя через неведомые ранее переживания и ощущения. Как правило, уставая колобродить в своем новом окружении, поздно вечером он возвращался домой, каждый раз догонялся терпеливо дожидающейся хозяина в холодильнике ледяной водкой, закусывал ржаным хлебом с маринованным огурцом из домашних заготовок, после чего грузно заваливался спиной на тахту напротив бубнящего телевизора, иногда прямо в одежде. Спустя считанные минуты комнату начинал оглашать громкий прерывистый храп с пугающими своей продолжительностью периодами тишины и последующим судорожным восстановлением рваного дыхательного ритма.
Происходившее сразу после засыпания имело мало общего с нормальным сном здорового мужчины и потому вряд ли способствовало как отдыху организма, так и восстановлению растраченных накануне сил. Темная яма первоначального забытья через час-другой заполнялась жуткими своей поразительной четкостью и зрелищностью сновидениями, в которых разворачивались захватывающие дух события с участием самого Станислава.
Освещенные багряным заревом пожарищ кровавые батальные сцены, где близкие разрывы мин и пролетающие над головой пули каждый миг грозят ему гибелью, сменяются паническим бегством от вырвавшегося из клетки взбесившегося зверя. Ватные ноги плохо слушаются, вязнут в грязи, ружье дает осечку, а когда кажется, что опасность миновала, он обнаруживает себя совсем без одежды посреди многолюдной улицы. Под недоуменные взгляды прохожих и слышимые отовсюду смешки, сгорающий со стыда Стасик тщетно ищет хоть какое-нибудь укрытие, но вместо него с ужасом обнаруживает мелких копошащихся червей на своем испещренном гнойниками теле. В следующее мгновение он загадочным образом оказывается у подъезда собственного дома, спешно вбегает в лифт, который, натужно дрожа стенками кабины, неестественно долго поднимается вверх и вдруг застревает между этажами. Кромешная тьма обесточенной ловушки вызывает панику вместе с удушьем, но подача электричества вновь возобновляется, двери лифта неохотно растворяются, Стас выходит на покатую обледенелую крышу, поскользнувшись, падает и начинает медленно скатываться к ее краю, где нет даже хлипкого кровельного ограждения. Пытаясь остановить гибельное сползание, он цепляется за покосившуюся антенну, которая под его весом сразу же ломается, глубокая бездна неумолимо приближается, ужас нарастает и тут приходит спасительное пробуждение в до омерзения липком прокисшем поту.
Правда, спасительным его можно было назвать лишь условно, так как вместе с ощущением реальности появлялась дикая головная боль, ломотное тело неудержимо пробивала крупная дрожь, а звенящий шум в ушах заглушал даже звуки работающего телевизора. Пересиливая себя, Станислав поднимался с тахты и опираясь о стены тащился в кухню, где судорожными глотками торопливо выпивал предусмотрительно оставленные на столе полстакана. Сдерживая приступы тошноты, долго нюхал засохший кусок ржаного хлеба, стараясь во что бы то ни стало удержать внутри обожженного чрева «лекарство». Когда же оно начинало действовать, ему мало-помалу становилось легче, во всяком случае, ослабевала головная боль, гул в ушах делался тише, унималась тряска, пересохший рот орошался слюной. Частично восстановившаяся координация позволяла сходит в туалет, умыть лицо, после чего вновь принять горизонтальное положение и некоторое время замечать, как оседая, растворяются обрывки взбудораженных ночным кошмаром мыслей.
В такие моменты он ясно осознавал, насколько уязвима перед массированной атакой алкоголя преграда, защищающая человека от вспышки безумия. Пока еще она давала трещину только во снах, выпуская лишь часть спрятанных в глубинах подсознания безотчетных страхов. Но как только барьер рухнет наяву, ему придется в ужасе белой горячки убегать от невидимых окружающим монстров, содрогаться при грохоте взрывов несуществующей битвы и с истеричными воплями стряхивать бегающих по телу призрачных насекомых.