Везучая

Макеева Лилия

Мне с моим калибром повезло – меня назначили на роль поваренка. В знаменитый спектакль «Три толстяка»! С известными артистами бок о бок. Мне был очень дорог поварской колпак. И на первом спектакле я до головокружения волновалась. Зато теперь, у австрийской плиты, я поняла, что не зря училась актерской профессии. Она все-таки может пригодиться

в жизни – и не только для славы. Как ни крути, а медные трубы ржавеют быстрее стальных кастрюль, в которых ты варишь отменный борщ.

Петеру разрешалось заглядывать на кухню. Он сначала деликатно просовывал кудрявую голову и оставлял ее на пару минут между косяком и дверью, будто прищемил. Чтобы этого ненароком не случилось, я кивала Петеру – давай, проходи! – и он просачивался весь.

– Не тряси головой, пожалуйста! – просила я, когда он пытался заглянуть в кастрюлю.

– У мене фолос нет фыпатать! – протестовал Петер, но все-таки отстранялся.

Его круглые, шоколадные глаза прекрасно дополняли блестящие, каштановые кудри. Фигура безукоризненно стройная. Руки красивые, холеные. В общем, если он стоял на фоне настенного календаря, казалось, что он вырезан по своему контуру и приклеен к пейзажу.

– Ти опять приготофить нофое? – спрашивал Петер.

В этот момент он терял свою плакатную лощеность и становился немножечко «нашим», Петрухой.

– На, Петя, пожуй морковку, укрепляет десны. А то у тебя зубы – просто никакие, – протянула я ему, улыбаясь, оранжевый кружочек.

Он перехватил мою руку и взял кружочек из пальцев одними зубами, как шашлык с шампура. Смотрел при этом мне прямо в глаза. Без улыбки. Я отвернулась, уткнувшись взглядом в разделочную доску, мокрую от морковного сока. И вдруг Петруха поцеловал меня сзади в шею сухими, мягкими губами. Я перестала резать. Он поцеловал еще раз – осторожнее и нежнее.

Никаких чувств, как к мужчине, к Петеру я не испытывала. Тем более, что это было явное вторжение в мое личное

пространство, как сказала бы Лариса. Но руки сами собой расслабились, в области солнечного сплетения образовалась шаровая молния, стремительно, горячо прокатилась вниз и разлилась внизу живота.

– Nein, – удалось мне сказать по-немецки, чтобы Петер меня точнее понял.

– Gut, – сразу отреагировал он.

Как он вышел, я не слышала: в этот момент закипела вода, и пар протестующе стал подбрасывать крышку. На кухню Петер больше не заглядывал. А совсем скоро объявилась Лена, и я в торжественной обстановке сняла с себя и надела на нее кухонный фартук с горкой овощей на нагруднике.

Глава 7. Пипольфен

В театрах тех лет залы ломились от жаждущих духовной пищи зрителей. Репертуары изобиловали как проверенной, безотказной классикой, так и свежими именами драматургов. На спектакли можно было ходить каждый день, как на работу – всякий раз это становилось событием. Если постановка оказывалась не очень сильной, публика шла хотя бы на любимых артистов посмотреть.

На Тверском бульваре сразу два театра находились через дорогу – Пушкинский и Новый МХАТ. Отстроенный всего пару лет назад, МХАТ считался новаторским в архитектурном отношении. Зрительный зал, спроектированный с размахом, напоминал концертный. Сцена в нем была, казалось, далеко-далеко. А в бельэтаже без бинокля уже делать было нечего. Фойе просторное до неуютности. Плафоны оригинальные, но в приглушенном, тускловатом свете их было холодно находиться. Широкие ступеньки у входа, обрамлявшие фасад, казались непреодолимыми. Короче, по всему спектру ощущений это здание могло при подходящем случае заменить Кремлевский Дворец Съездов – для проведения какого-нибудь широкомасштабного партийного мероприятия. А спектакли в нем леденели.

Конец ознакомительного фрагмента.