Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти
Шрифт:
Через три месяца терапии ее сон улучшился. Казалось, облегчение ей приносило уже то, что она говорила со мной и в первый раз в жизни смогла поделиться подробностями своей жизни на улице. Сны не исчезли, но Амелия снова запоминала лишь мелкие фрагменты.
Из наших терапевтических отношений стало очевидно, что Амелия боится близости. Она редко смотрела на меня, и я ощущал пропасть между нами. Я уже рассказывал о том, где мои пациенты обычно ставят свою машину. Из всех пациентов Амелия парковалась дальше всех.
Помня урок, который преподал мне
Едва Амелия вошла в кабинет, у нее зазвонил мобильный телефон, и она спросила разрешения взять трубку. Амелия быстро договорилась о какой-то встрече, и тон ее был таким сухим и формальным, что я решил, что она разговаривает со своим начальником. Как только она положила трубку, я поинтересовался, кто это, и узнал, что это был вовсе не начальник, а ее приятель, и она договаривалась с ним об ужине.
— Амелия, нельзя же разговаривать со своим бой-френдом так же, как с начальником. Почему бы вам не называть его ласковыми словами? «Солнышко», «милый», «дорогой»?
Она посмотрела на меня так, словно я с луны свалился, и сменила тему, начав рассказывать о своем вчерашнем занятии в группе Анонимных Наркоманов. (Хотя Амелия уже много лет ничего не употребляла, она все еще посещала группы Анонимных Алкоголиков и Анонимных Наркоманов.) Занятие проводилось в районе, очень напоминающем тот квартал Гарлема, где она провела большую часть своей неблагополучной юности. И вот, идя на эту встречу по кварталу, который так и кишел наркотой, Амелия, как всегда, почувствовала странную тоску. Женщина поймала себя на том, что ищет глазами двери или переулки, которые приведут туда, где можно будет переночевать.
— Доктор Ялом, но ведь на самом деле я не хотела бывернуться в ту жизнь.
— Вы до сих пор называете меня «доктор Ялом», а я вас — Амелия, — перебил я ее. — Вот такое несоответствие…
— Я уже говорила вам, дайте мне время. Мне надо лучше узнать вас. Так вот, всякий раз, когда я оказываюсь в злачных районах, я испытывают не только отрицательные чувства. Трудно описать… не знаю… это похоже на… ностальгию.
— На ностальгию? И что вы думаете по этому поводу, Амелия?
— Я сама точно не знаю. Но голос в моей голове постоянно твердит мне: «Я сделала это». Вот что я обычно слышу: «Я это сделала».
— То есть вы говорите себе: «Я исходила ад вдоль и поперек, но все-таки выжила», да?
— Ну да, что-то вроде этого. Но есть кое-что еще. Вы не поверите, но там, на улицах, жизнь была намного легче и проще. Не надо было думать о деньгах, о собраниях, об обучении новеньких медсестер, которые начинают с ума сходить уже через неделю работы в хосписе. Никаких хлопот с машиной, мебелью, налогами. Никакого волнения: что я по закону могу сделать для этих людей, а чего
— Амелия, ваши воспоминания избирательны. А как же вся та грязь, ночи, проведенные на улицы, разбитые бутылки, мужики, которые зверски насиловали вас, запахи мочи и пролитого пива? Смерть, рыщущая повсюду, — все эти трупы, которые вы постоянно видели, и то, что вас саму однажды чуть не убили? Об этом вы забываете.
— Да знаю я, знаю… Вы правы, я забываю об этом. Забывала и тогда, когда все это происходило. Только что меня чуть не убили, а через минуту я возвращаюсь в то самое место…
— Насколько я помню, однажды вы увидели, как вашего друга сбросили с крыши, и трижды сами были на волосок от смерти. Я не могу забыть жуткую историю о том, как, спасаясь от маньяка с ножом, вы сбросили туфли и полчаса бежали по парку босиком. Но после всех этих историй вы все же возвращались, искали новых клиентов. Такое чувство, что героин выбивал у вас из головы все мысли — и даже страх смерти.
— Точно. Я могла думать только об одном: где взять следующую дозу? Я не думала о смерти. Не боялась ее.
— Но все же теперь смерть вернулась и проникла в ваши сны?
— Да, и вот эта ностальгия… странно, очень странно.
— Примешивается ли к ней гордость? — спросил я. — Вы должны гордиться тем, что сумели выбраться из этого.
— Ну, что-то такое есть… Но у меня нет времени, чтобы подумать. Мой мозг до предела загружен работой, и всякими цифрами, и иногда Элом [бойфренд Амелии]. А еще тем, как остаться в живых и снова не влипнуть в зависимость.
— То, что вы ходите сюда ко мне, помогает оставаться в живых? Помогает не думать о наркотиках?
— Мне много что помогает — вся моя жизнь, занятия в группах и наша терапия тоже.
— Амелия, я спрашивал о другом. Лично я помогаю вам удерживаться от наркотиков?
— Я же сказала. Да, вы помогаете. Все помогает.
— Вот вы вставляете в ответ эти два слова — «все помогает». Вы чувствуете, что это многое обесценивает? Мы продолжаем быть далеки друг от друга. Попытайтесь больше говорить о том, что вы чувствуете именно ко мне, сегодня, например, или на прошлом сеансе. Какие мысли возникают у вас обо мне, когда мы с вами не видимся?
— Только не это… Опять вы начинаете?
— Поверьте мне, Амелия, это очень важно.
— Вы говорили мне, что все пациенты думают о своих психотерапевтах?
— Да, именно. Я знаю это по собственному опыту. Я очень много думал о своем психотерапевте.
Все это время Амелия сидела, вжавшись в спинку стула, словно хотела съежиться, уменьшиться. Она всегда так реагировала на мои попытки обсудить наши отношения. Но после этих слов она выпрямилась и посмотрела на меня с неподдельным интересом.