Вход и выход. Антология мистики
Шрифт:
П. – Не можете ли вы дать мне более точное понятие о бесчастичной материи?
В. – Формы материи, знакомые человеку, представляют ряд ступеней по своей доступности для внешних чувств. Сопоставим, например, металл, кусок дерева, каплю воды, атмосферу, газ, теплоту, электричество, светоносный эфир. Все эти вещества мы называем материей и всякую материю подводим под одно общее определение; но при всем том нет двух идей настолько различных, как, например, идея металла и светоносного эфира. Стараясь представить себе этот последний, мы испытываем почти непреодолимое стремление отождествить его с духом или с ничто. Единственное соображение,
П. – Мне кажется, идея абсолютной связности приводит к неразрешимому противоречию. Я имею в виду слабое сопротивление, встречаемое небесными телами в их движении; сопротивление, которое хотя и существует в некоторой степени, но так ничтожно, что ускользнуло даже от проницательности Ньютона. Мы знаем, что сопротивление тел зависит главным образом от их плотности. Абсолютная связность есть абсолютная плотность. Если нет никаких промежутков, то частицам тела некуда двигаться. Абсолютно плотный эфир оказал бы большее сопротивление движению небесного тела, чем эфир из алмаза или стали.
В. – Ваше возражение ничего не стоит опровергнуть, несмотря на его кажущуюся неопровержимость. Что касается движения небесного тела, то совершенно безразлично, оно ли проходит сквозь эфир или эфир сквозь него. Нет более грубой астрономической ошибки, чем попытка установить связь между замедлением движения комет и сопротивлением эфира. Как бы ни был эфир разрежен, он остановил бы всякое движение небесных тел в гораздо более короткий срок времени, чем предполагают астрономы, пытавшиеся обойти затруднение, которого не могли разрешить.
П. – Однако подобное отождествление Бога с материей не умаляет ли его достоинства? (Я должен был повторить этот вопрос дважды, прежде чем В. понял его.)
В. – Почему же материя заслуживает меньшего благоговения, чем дух? Не забывайте, что я говорю именно о такой материи, которая во всех отношениях сливается с «душой» или «духом» ваших школ, оставаясь в то же время тождественной с материей этих школ. Бог, со всем могуществом, присущим духу, есть только совершенная материя.
П. – Итак, вы утверждаете, что движение бесчастичной материи есть мысль?
В. – В общем, это движение есть мировая мысль мировой души. Эта мысль творит. Все твари – только мысли Бога.
П. – Вы говорите: «в общем»?
В. – Да. Мировая мысль есть Бог. Для новых личностей необходима материя.
П. – Вот теперь вы сами говорите о «душе» и «материи» как метафизик.
В. – Да, чтобы избежать путаницы. Под словом «душа» я подразумеваю бесчастичную материю; под словом «материя» – все остальные формы последней.
П. – Вы сказали, что «для новых личностей необходима материя».
В. – Да; так как невоплощенная душа остается Богом. Для сотворения личных мыслящих существ необходимо воплощение частиц божественной души. Так, человек является личностью. Отрешившись от своей телесной оболочки, он становится богом. Движение воплощенных частей бесчастичной материи есть мысль человеческая, как движение целого – мысль Бога.
П. – Вы сказали, что человек, отрешившийся от телесной оболочки, становится богом?
В. (после продолжительного колебания). – Я не мог сказать этого; это – бессмыслица.
П. (глядя в записную книжку). – Однако же вы сказали: «отрешившись от своей телесной оболочки, он становится богом».
В. – Да, это было бы верно, если бы он мог отрешиться от тела, всецело утратить личность. Но этого не может быть – по крайней мере, никогда не будет, – иначе придется допустить, что действие Бога может исчезнуть, быть отменено или взято назад, то есть оказаться ненужным и бесплодным. Всякое творение, в том числе и человек, – мысль бога. Мысль по природе своей неотменима.
П. – Я не понимаю. Вы говорите, что человек не может расстаться с телом?
В. – Я говорю, что он никогда не будет бестелесным.
П. – Объяснитесь.
В. – Тело является в двух видах: зачаточное и совершенное, – их можно сравнить с гусеницей и бабочкой. То, что мы называем «смертью», только болезненное превращение. Наше настоящее воплощение – незавершенное, подготовительное, временное. Будущее – окончательное, совершенное, бессмертное.
П. – Но превращения гусеницы мы знаем, они доступны непосредственному наблюдению.
В. – Нашему, да, – но не самой гусеницы. Материя, из которой состоит наше зачаточное тело, доступна органам этого тела; или, чтобы выразиться яснее, наши зачаточные органы приспособлены к материи, из которой состоит зачаточное тело, но не к той, которая образует тело законченное. Таким образом законченное тело ускользает от наших зачаточных чувств, и мы замечаем только оболочку, спадающую при смерти с внутренней формы, а не самое внутреннюю форму. Но тот, кто вступил в законченную жизнь, познает и оболочку, и внутреннюю форму.
П. – Вы часто говорили, что месмерическое состояние очень близко напоминает смерть. Как это понимать?
В. – Говоря, что месмерическое состояние напоминает смерть, я подразумеваю сходство его с законченной жизнью. Дело в том, что, когда я нахожусь в сомнамбулическом сне, органы моей зачаточной жизни перестают действовать, и я воспринимаю внешние впечатления прямо, без органов, при посредстве среды, которой буду пользоваться в окончательной, неорганизованной жизни.
П. – Неорганизованной?