Виа Долороза
Шрифт:
Несколько обескураженная таким откровением молоденькая журналистка все же довела интервью до конца, но было очевидно, что она находится в явном ступоре. Интервью, как и предсказывал Чугай, вызвало бурную реакцию. Со всей страны в адрес президента России стали приходить письма, страстно и гневно критикующие его позицию. Но самую неожиданную и болезненную пощечину Бельцин получил от своих же соратников, от тех кого еще недавно считал самыми верными своими помощниками и сподвижниками – от тех кто был с ним в трудные годы опалы… Шестеро членов Верховного Совета
Бельцин воспринял это заявление с чувством горькой обиды и как незаслуженное оскорбление:
"Граждане Российской Федерации, – было написано в заявлении, – всенародно избрали президентом России Владимира Николаевича Бельцина, потому что видели в нем человека, умудренного жизненным и политическим опытом, смело выступающего против костных официальных структур, способного осуществить программу вывода России из кризиса. Именно с его именем многие россияне связывали надежды на возрождение России. Но пришло время честно сказать – их надежды не оправдались…"
Бельцин не стал дочитывать, в сердцах скомкал листок и швырнул его в корзину. В тот же день он вылетел в Страсбург на сессию Европарламента. Не получив поддержки у себя дома, он надеялся получить её за рубежом… Но летняя, согретая ласковым солнцем Европа встретила его по зимнему холодно и недружелюбно… Как ледяной душ для него стали пестрящие в местных газетах статьи, где самым лестными эпитетами для него были "безответственный человек" и "делец от политики". Но обиднее всего, что члены Европарламента не стеснялись говорить ему эти фразы прямо в лицо…
А срок референдума тем временем неумолимо приближался… В стране проводились социологические опросы. Опросами занимались все, начиная от КГБ и солидных научных институтов и заканчивая небольшими газетками, выпускающими свой мизерный тираж только в регионах… Опрашивались все подряд – работники различных отраслей и жители разных республик, учащиеся и пенсионеры. Еще до начала проведения референдума было ясно, что положительно ответят за сохранение Союза большинство граждан. И состоявшийся наконец референдум это подтвердил – он прошел организованно, точно в срок и охватил практически все регионы страны …
Ещё не были подведены окончательные итоги, а Нина Максимовна Михайлова уже спешила поздравила мужа с победой. Она торопилась в Кремль, чтобы первой разделить с ним радость триумфа.
– Алексей! – восторженно воскликнула она, стремительно врываясь в президентский кабинет. – Уже семьдесят пять процентов за Союз! В процентном отношении это даже больше, чем голосовало за Бельцина, как за президента России! И это ведь только начало!
Но Михайлов почему-то сидел за столом усталый, потухший. Поднял голову, он грустно посмотрел на жену.
– Я только, что разговаривал с президентом США… – произнес он подавлено. (Лицо у Нины Максимовны стало сразу блеклым и радостная улыбка медленно сползла с ярких губ.) Михайлов презрительно скривился. – Он посоветовал мне выйти и сказать: "Республики, вы свободны – я вас отпускаю!"… После этого, мол, у нас процесс отдаления от центра сразу замедлится и легче будет объединяться на новых принципах…
Он замолчал, засунул правую руку под отворот пиджака и провел там ладонью, – словно что-то болезненно засаднило у него под белоснежной сорочкой и мешало ему свободно дышать:
– Глупость! – выдохнул он, мучительно при этом морщась. – Как только я такое скажу, центра больше не будет! Страны не будет! Но главное…. Ты думаешь они этого не понимают? Понимают! Прекрасно понимают! Значит, просто уже готовы отказаться от Михайлова…
Нина Михайловна растерянно смотрела в глаза мужа, с болью и с тревогой чувствуя, что он не сгущает краски.
– Алексей! – постаралась сказать она твердо, но голос ее предательски дрогнул. – Нельзя останавливаться на полдороги… Ты же сам говорил – референдум полдела, главное союзный договор… Надо обязательно довести дело до конца! А иначе победа, твоя победа, Алексей, обернется твоим поражением! Поражением для всей страны…
Михайлов отвел взгляд в сторону, словно ему сейчас было трудно говорить. Выдавил глухо:
– Не все так просто… Мне уже доложили, что Бельцин не пойдет на подписание союзного договора…
Нина Максимовна яростно всплеснула руками.
– Все опять упирается в этого Бельцина! – воскликнула она с какой-то обжигающей ненавистью. – Опять он на твоем пути! Пока он жив, ты все время будешь получать палки в колеса!
Михайлов ничего не сказал. Только пристально посмотрел на жену…
Первым пунктом гастролей ансамбля Таликова был Сургут. Пассажиры лайнера уже привыкли к ровному гулу двигателей и теперь некоторые из них уже успели задремать, кто-то переговаривался с соседом, остальные занимались своими делами – читали, играли в карты или поглощали нехитрую еду, взятую с собой из дома или купленную прямо в аэропорту. Аркадий Резман смотрел в иллюминатор на проплывающий под самолетом однообразный ландшафт. Редко внизу вдруг появлялась площадка с нефтяной вышкой – тогда рядом можно было разглядеть маленькие вагончики нефтяников, – другого жилья было не видно. А потом опять – рваное зеленое полотно тундры и бескрайние блики серебряных озер.
Наконец самолет пошел на снижение – от резкой смены давления стало закладывать уши. Над входом в салон засветилась надпись: "Не вставать. Пристегните ремни". Неожиданно сбоку промелькнули дорога и полосатая будка с красным локатором. Лайнер упруго коснулся взлетной полосы и подрулил к бетонной коробке аэровокзала.
В аэропорту музыкантов встречала директор Дворца культуры, где им предстояло выступать сегодня вечером, – немолодая, но с претензией на элитарность дама, одетая в длинный бежевый плащ, и с длинным шелковым шарфом на шее (концы шарфа доставали почти до самой земли).