ВИА «Орден Единорога»
Шрифт:
Рэн, старательно сдерживая вылезающие из орбит глаза, пытался изобразить, что его совершенно не удивляет, что его новая знакомая разговаривает с кем-то на расстоянии посредством маленькой ярко-красной штуки. Рэн даже слышал, как из той доносится визгливый, приглушенный дальностью, голос. Жутко хотелось узнать, что это, но задавать вопросы в чужом мире — неизбежно выдать себя. В памяти всплыло: «Возьми телефонную трубку, скажи, чтоб закрыли дверь в квартире твоей. ..»
— Понятно… Понятно… Понятно… — кивала в трубку директорша, попутно корча гримасы, от чего под нижней губой
— Или ты мне врешь… — она выдержала паузу, во время которой Рэн, с трудом не опустив глаз, весь похолодел внутри, —…или я не знаю… Была такая девочка. Катя. Правда, не Полева, а Первакова. Отказница. Пятнадцать лет. Называла себя Беатриче. .. — (парень заволновался, весь подался вперед, сжал кулаки), Анна Тимофеевна сменила тон, — А что ты так волнуешься, Сережа? Ты ведь еще даже не знаешь ее? Или вы знакомы? — (парень опустил глаза, чуть помолчал. Думает, что соврать, что ли?)
— По письмам и фото.
— И что, красивая? — подумала, что догадалась о причинах смущения директорша. Парень ответил утвердительно.
— Влюбился?
Тут уж нефор открыл глаза широко-широко и с удивлением. Не ответил сразу, задумался. Глаза у него были удивительные: во-первых, раскосые и тут же цвет — ультрамариновый; а, во-вторых, такие чистые, теплые и честные, каких Анна Тимофеевна у современной молодежи ни разу за свою опытную жизнь не видела. Наконец, он ответил, с непривычной, опять-таки, серьезностью:
— Я думаю: возможно. А это имеет значение?
— Катя Первакова, она же Беатриче, пропала в сентябре прошлого года, и розыском обнаружена не была. Ты, что же, не мог за ней с сентября приехать? — женщине еще хотелось добавить, что на ее взгляд, что-то здесь не сходится, и это — очень подозрительно. Но, после того взгляда в глаза юного посетителя, у Анны Тимофеевны возникло ощущение, что во всей этой истории не сходится гораздо больше, чем она может понять. И поэтому она не стала просить паспорт.
— Я благодарен Вам. Очень благодарен. Здесь небольшая сумма — пожертвование для приюта. Помогите мне еще, пожалуйста, добрая женщина. Как мне добраться до интерната, где жила …— Рэн замялся, — …Катя.
Анна Тимофеевна вертела в руках шитый из кожи мешочек с вензелем RDM и маленькой короной. Деньги внутри были обыкновенные: двести долларов. Блин! Надо было попросить данные паспорта. Как теперь эту спонсорскую помощь оприходовать? Ладно, были бы деньги — придумаем. В долбанный отчет надо будет вникать по новой. «Я думаю: возможно»… «Жалко», — Анна Тимофеевна вздохнула рациональной мысли: «Сумасшедший. Просто сумасшедший».
ГЛАВА 10
Бледненькие курячьи тушки потихоньку отогревались пламенем костра. Туман плыл над рекой, струясь меж опор ближнего моста и стремясь к «быкам»дальнего.
Не смотря на ночь, было светло. Не смотря на вытянувшего неподалеку от моста гудящие ноги Рэна, на мосту целовались. Сперва Рэн мужественно боролся с желанием оглянуться на непривычное зрелище, но, спустя некоторое время, обнаружил, что уже оглянулся, что на девушке легкое, цветастое платье, струящееся вокруг тонкой фигурки и накинутый на плечи свитер юноши.
Вообще-то, все это было чистым бесстыдством, но плывущий туман и белая звенящая ночь делали картину упоительно красивой. Рэн вздохнул.
Пока готовилось мясо, в голове прокручивались события дня.
Когда он ехал в автобусе до интерната, вдруг хлынул дождь. Теплый летний ливень. В окна плеснуло прохладой и запахом свежей листвы. На стеклах солнечные зайцы плескались в бегущих струях.
Неожиданно водитель включил Шевчуковский «Дождь». Ветер раздул футболку, кожу защекотали мурашки.
Выпрыгнув из автобуса на остановке, обнаружил, что дождь прекратился, и люди смешно прыгают через лужи и улыбаются, а от не успевшего высохнуть асфальта парит.
Пока нашел интернат, опять стало жарко.
Здание, а точнее, даже несколько соединенных зданий, вновь неприятно поразили Рэна огромностью (сколько же здесь сирот!) и казенной холодностью.
В гулких коридорах царила пустота. По обе стороны длинный ряд одинаковых запертых дверей. Наконец, невесть откуда взявшаяся старушка (здесь, что, повсеместно используют для охраны старушек?) объяснила, что директора сегодня уже не будет, но завуч обещала скоро подойти. Так что, если он хочет, пусть обождет, и указала направление поиска кабинета.
Рядом с похожей на все остальные дверью Рэн присел на корточки. Ожидание очень скрашивали украшающие стены поучительные картинки.
Одни из них, видимо, предупреждали, как опасно забираться без спросу в мастерскую алхимика: мужчина с красным носом и глупо приоткрытым ртом держал в руках раскупоренную бутыль с бросающейся из нее на него змеей (нос, очевидно, уже укушен); на другой — в подобной бутылке хранились череп и кости.
Особенно полезными показались Рэну картинки, изображавшие правила перехода через здешние улицы. Оказывается, опасность быть раздавленным металлическими монстрами вполне реальна, и Рэн сосредоточено начал было изучать законы местных дорог, как наткнулся на стенд с удивительными картинками, на которых люди и вещи были просто как настоящие. Очевидно, это и были «фотографии».
И на одной из них была Беата. Она сидела на сцене в великоватой какой-то нелепой белой рубашке, в мешковатой синей юбке и белых гольфах, пряча под стул потрепанные туфли и словно драгоценность прижимая к себе гитару. «Самодеятельность. Катя (зачеркнуто и подписано „Беатриче“) Первакова исполняет песню». В свете софитов шейка ее казалось особенно тонкой, а взгляд потерянным. Рэн поморщился от жалости и нежности и, сорвав фото с планшета, спрятал на груди. Сердце его бешено колотилось, в конце коридора послышались шаги и смех.