Вид на битву с высоты
Шрифт:
– Вы не проводите расследование, а пытаете людей.
– Я почти уверен, что он – агент органов.
– А что он говорит?
– Он молчит, сволочь.
– И правильно делает.
Он наклонился надо мной, я чувствовал запах, исходящий от него, – дорогих мужских духов, вонючего пота, коньяка с шашлыком, – господи, бывают же такие комбинации!
Он потрепал меня по щеке, крепко схватил пальцами за щеку, чтобы раскрылся рот, потом сказал:
– Жив и будет жить. Но вот я вас попрошу, голубчики, чтобы никаких больше физических повреждений ему нанесено не было.
– Ему нельзя доверять!
– А я и не собираюсь ему доверять. Я собираюсь с ним работать. Ты меня слышишь?
У меня возник соблазн подтвердить, но я сдержался.
– Слышишь, – сказал уверенно Рустем. – Ты у нас умный. Лежи отдыхай. А вы, Порейко, разговаривать с ним будете лишь по его доброй воле. И кстати, пришлите вашу сожительницу, чтобы она промыла ему раны и заклеила пластырем.
– Я не могу его отправить со всеми. Люди удивятся.
– А я вас не спрашиваю, – ответил Рустем. – Есть вещи, которые вам не положено знать... Я устал, я хочу спать, а вы тут устроили пыточные камеры. Напакостили тут. Стыдно.
Я услышал, как Рустем уходит, и испугался. Мне захотелось крикнуть ему вслед, чтобы он меня не оставлял одного, они меня убьют. Но я лежал и терпел. Страх тоже можно терпеть.
– И что будем делать? – спросил Одноглазый Джо.
– Ничего, запри его здесь, пускай отлежится.
– И Александру будить не будете?
– Ты что, оболтус, в самом деле его слова всерьез принял? Да пускай он в своем дерьме захлебнется.
Джо промолчал.
– Еле нашел, – сказал из дверей Жора. – На втором этаже графин. Я из него цветы выбросил.
– Убью! – закричал Порейко. – Ты где, гад, шлялся?
Жора что-то отвечал, но Порейко перебил его:
– Давай сюда, да давай же!
Раздался звон разбитого графина – он его долбанул о цементный пол!
И тут же застучали шаги – Порейко кинулся прочь.
– Чего это он? – шепотом спросил Жора.
– А пошел ты! – закричал на Жору Одноглазый Джо.
– Понял, – покорно сказал Жора.
– Пошли! – Джо был зол.
– А этого?
– А с этим завтра пускай начальство разберется. Мне что, больше всех нужно?
– Но ведь мы же обещали Петрову, что в милицию его привезем. Когда обработаем, отвезем. Им нужен клиент, который Аркашу пришил.
– Обойдутся.
– Они сердиться будут.
– Пускай на шефа сердятся.
Джо пошел прочь, Жора остался и спросил вслед:
– А свет тушить?
– Туши, туши!
Свет погас. Жора вышел, и страшно заскрипела дверь. Потом я услышал, как Жора закрывает замок. Он все еще пребывал в растерянности, и даже сквозь дверь было слышно, как он ворчал: «А чего я? Я как сказали, так и принес...»
Когда стало тихо, я поднялся, зажег свет. Было очень больно – видно, все же отбили мне почки. Потом я проверил, хорошо ли заперта дверь. Дверь была заперта как следует.
Я отыскал в углу чью-то замасленную куртку. Сложил ее, скатал. Потом потушил свет и лег, подложив ее под голову.
И заставил себя заснуть. Мне обязательно надо было заснуть – на пять или шесть часов. Чтобы восстановиться.
Я заставил себя не думать. Я заставил себя заснуть.
Я очнулся от боли. Боль преследовала меня и во сне, из-за чего мне грезились схватки, падения, пытки. Но все же за несколько часов сна мне удалось почти привести себя в порядок. Даже ссадины и царапины подсохли.
Я пересилил себя и поднялся, понимая, что лишь в движении мои мышцы смогут преодолеть постоянную боль, добрался до выключателя. Свет был слишком ярким, неживым, запахи вызывали тошноту.
Я обошел отсек подвала. Нет, выбраться отсюда мне не удастся. К сожалению, я не супермен и взламывание стен не моя специальность.
Тогда я принялся за гимнастику. К предстоящей встрече с врагами я должен быть наготове. Я потягивался, массировал мышцы, отжимался, страдал от жажды настолько, что забыл о голоде, и отвлекал себя рассуждениями, в основном пустыми. Например, почему они убили Аркашу, а пожалели меня? Ведь если они заподозрили нас в связях с милицией, зачем такая избирательность? В конце концов, места в подвале хватило бы для двоих. И, уж конечно, колченогий Аркадий представлял куда меньшую опасность, чем я.
Я не догадывался тогда о главном, хотя понимал, что ничто здесь не делается без смысла и появление всевластного Рустема, так неожиданно взявшего меня под защиту, имеет простое объяснение.
Но я не приблизился к разгадке больше, чем в первый момент моего появления в Меховске.
Было ли мне страшно? Надеялся ли я на спасение? Вот врывается в Меховск дядя Миша на танке и наводит порядок...
Вряд ли и даже нежелательно. Ведь если так случится, то преступники спрячут концы в воду, затаятся, и вся операция провалится. Так что в случае, если грядущие события достаточно серьезны, то дядя Миша уже пожертвовал Аркадием и может пожертвовать мною. А почему нет? Я же ветеран. Погиб в Абхазии или Приднестровье. Кто меня хватится, детдомовца?
Страшно не было, но мною овладела вполне понятная грусть.
Я постарался представить себе, как у нас в лаборатории за рабочим столом усаживаются пить кофе Катрин с Тамарой. И рассуждают – как там наш Гарик. Не скучает ли по нас в командировке? Скучаю. Скучаю... но вызвать перед внутренним взором благополучные картинки я не смог. Вместо них все вставала страшная сцена в морге, когда Рита плакала над мертвым Аркадием. Хорошо бы они ее не тронули... а она бы не натворила бед.
Время тянулось, я улегся на прохладный пол. Потом встал и пошел щупать трубы – горячие были сухими, одна из труб была холодной и влажной, но не более того.
Мне очень хотелось подойти к двери, постучать в нее и объяснить тюремщикам, что я не объявлял сухой голодовки.
Сколько времени? Восемь утра. С ума сойти! Пора вставать.
Мне пришлось справить нужду в углу подвала, и почему-то мне было очень стыдно, что когда люди войдут, они это учуют и будут смеяться.
Потом я решил заснуть снова.
Ничего из сна не вышло. Слишком хотелось пить. Я лежал и считал. Досчитал до четырех тысяч восьмисот – может быть, сбился раз или два. Потом проснулся. Все же можно себя усыпить!