Вид с холма (сборник)
Шрифт:
— Дядя Леша Бармалей, — засмеялась Аленка и, кивнув в сторону шелковицы, зашептала: — Там лежит дохлый краб, пойдем покажу.
Она показала мне краба, потом спросила:
— Дядь Леш, почему ты не купишь машину, если любишь путешествовать?
— У меня нет денег на машину.
Аленка побежала домой и скоро вернулась снова.
— Вот, на! — Она протянула мне множество каких-то бумажек, на них были нарисованы палочки и много ноликов. — Теперь ты сможешь купить какую хочешь машину.
— Ого! Здесь целый миллион! Я не буду их сразу тратить, и мне хватит на всю жизнь.
— Трать!
Вечером мы с Аленкой встретились снова и прямо на пляже строили дворец из кила — местной глины. Аленка подносила мягкие сырые куски кила, а я лепил разные башни и шпили. Потом Аленка притащила цветные голыши и украсила ими наше сооружение. Красивый дворец получился, даже некоторые взрослые подходили смотреть. А на другое утро на пляже еще издали замечаю плачущую Аленку. Подошел, а наш дворец разрушен. Наверно, какой-то подвыпивший романтик присел помечтать и, задремав, свалился на башни. А может быть, на наш дворец наткнулась одна из старушек, шастающих ночами по пляжу. Они, эти старушки, даже переворачивают лежаки в поисках забытых вещей, а тут дворец! Подумали, тайник, и решили поживиться!
Я обнял Аленку за плечи:
— Ничего, мы сейчас с тобой искупаемся и постоим такой дворец, что все ахнут. Вылепим огромные башни, и толстые стены, и каналы, и висячие мосты, и много разных зверей… А потом зайдем к твоему дедушке, полопаем винограда и послушаем его рассказы…
Однажды мы пошли купаться — Аленка, Генка и я. За нами увязался и Курортник. Мы шли босиком по набережной, по раскаленному, как сковорода, асфальту. На парапете пищали чайки, выпрашивали хлеб у прохожих. Мы купались на волноломе, где обычно ловили бычков. Генка прыгал в воду «ласточкой», Аленка — «солдатиком», я — лягушкой, а Курортник входил боком — побаивался волн. Накупавшись, мы обсохли на камнях и полезли в горы за шелковицей.
Уплетая темно-красные ягоды, мы и не заметили, как наступил вечер. Спускаясь по сыпучей тропе к бухте, мы видели, как на набережной один за другим зажигались фонари, а в домах появлялось все больше освещенных окон.
Вода в бухте была темной и спокойной, только у самого берега чуть плескались волны, и на их гребнях светилась пена — она вспыхивала барашками и сразу рассыпалась на множество искр. Мы уже направились к волнолому, как вдруг недалеко от берега что-то плеснуло. Бежавший впереди Курортник насторожился. Я посмотрел в темноту, но ничего не заметил.
— Чайка, наверное, — тихо сказала Аленка. — Или рыба.
— Тц-цц! — процедил Генка и присел.
Мы с Аленкой пригнулись тоже. Снизу поверхность воды просматривалась лучше, и мы стазу увидели что-то серповидное, торчащее из воды. Курортник зарычал, но Генка схватил его за морду.
— Что бы это могло быть? — подумал я вслух и уже хотел подойти ближе к воде, как Генка проговорил нетвердым голосом:
— Может, шпионская подлодка?.. Спрячемся за камни…
Мы притаились за камнями. Генка навалился на Курортника и зажал ему пасть, чтобы он не рычал. Темный серп в воде покачался, потом медленно описал полукруг и… направился в нашу сторону. Аленка пискнула и прижалась ко мне. Серп все больше показывался из воды, но мы так и не могли его рассмотреть. Только когда
— Дельфин! — Генка вскочил, а Курортник залаял.
Мы с Аленкой тоже вышли из укрытия и подошли к воде. Я думал, дельфин сразу повернет в сторону моря, но неожиданно он подплыл еще ближе. На поверхности появилась его блестящая черная спина и узкая клювообразная голова. На мгновение дельфин скрылся под водой и вдруг вынырнул прямо у наших ног. Курортник бросился на него с лаем. Дельфин развернулся, и тут мы увидели рану у хвоста. Из нее, как дым, струилась кровь.
— Отгони собаку! — сказал я Генке, но он уже тянул Курортника в сторону.
Дельфин подплыл снова.
— Ой, что же делать! — запищала Аленка. — Он хочет что-то сказать. Ему надо помочь!..
— Надо… — растеряно пробормотал я. — Вот что… Бегите с Генкой домой, возьмите тряпку, бечевку. Надо его перевязать… А я здесь постерегу.
Ребята с Курортником помчались к домам, а я нагнулся к воде и стал посвистывать. Дельфин подплыл совсем близко, протиснулся меж торчащих из воды камней и замер у моих ног. Его маленькие глаза смотрели на меня — просили о помощи. Я протянул руку и погладил его гладкую голову.
Через некоторое время прибежали запыхавшиеся Генка с Аленкой; увидев, что я глажу дельфина, разинули рты. Потом присели рядом на корточки и тоже дотронулись до животного. Генка протянул мне белую тряпку и бечевку.
— Еле посадил Курортника на цепь, — проговорил он. — Все хотел бежать с нами…
Мы с Генкой вошли в воду и стали перевязывать дельфина: подводить под хвост тряпку, стягивать ее вокруг раны и обматывать бечевкой. Несколько раз дельфин дергался и поднимал голову, но потом снова замирал. Перевязав животное, мы присели на камни.
— Дядь Леш, он умрёт? — с дрожью в голосе спросила Аленка.
— Не знаю, должен выжить, если недавно рану получил.
— А кто его поранил?
— Возможно, задело винтом какого-нибудь мотобота.
— А может, рыбак какой! — предположил Генка. — Папка говорил, что раньше дельфинов ловили и убивали. Жир из них получали.
Мы отошли от дельфина уже в полной темноте.
Утром, проснувшись, я позвал Генку, но никто не откликнулся. Заглянув в дом, я увидел, что Генкина кровать пуста; зашел к Аленке, но и ее не было дома. «Наверно, около дельфина», — сообразил я и заспешил к морю.
Еще издали я заметил, что дельфин ожил. Ребята стояли на мелководье, а между ними плавал наш «раненый».
— Он рыбу ест, — крикнула мне Аленка. — Смотрите!
Она впрыгнула на берег, подбежала к бидону и, запустив в него руку, вытащила маленькую рыбешку, потом снова вбежала в воду и поднесла рыбешку дельфину. Тот задрал голову и осторожно взял рыбу.
— Что ж ты, дядя Леш, так долго? — пристыдил меня Генка. — Уж я и рыбы наловил, а ты все спишь и спишь.
Увидев меня, дельфин подплыл ближе и, как мне показалось, приветливо вильнул хвостом. Со спины он был блестящий, точно лакированный, а внизу белый, как перламутр. На его упругом, стремительном теле нелепо выглядела белая тряпка. «Но ничего, — подумал я. — Если бы не она, может, и не ожил бы».