Вид с холма (сборник)
Шрифт:
— Вот черт! — ругался Вадим. — И как я не оставил заначку! Нам бы рублей десять, купили бы камеру в ближайшем гараже.
— Ничего, как-нибудь доедем, — успокаивала его Елена.
— Можем и не доехать, и придется добираться электричкой. А машину оставить в каком-нибудь поселке, а потом мне подъехать с новыми камерами…
— Как это «добираться электричкой»? — встревожилась Елена. — А до электрички как? И я могу не успеть на работу. Мне же завтра выходить.
Она отложила кроссворды, ее беспокойство все нарастало.
— Вообще-то… У меня есть двадцать рублей… Хозяйка дала… Просила купить ей комбинацию и выслать…
«Какое плебейство! — думал
…Вернувшись в Москву, Вадим подавил в себе неприязнь к Елене, все-таки их связывало и много хорошего, но тот случай в дороге послужил для него предупредительным сигналом.
Теперь он уже без улыбки смотрел на списки необходимых продуктов; больше того, стал замечать, что Елена старалась подать ему вчерашнюю еду, черствый хлеб, «чтобы не пропадало». Его стало раздражать то, что она долго крутится перед зеркалом, принимает тщательно продуманные позы, все время «делает вид», и при каждом удобном и неудобном случае раздевается, чтобы продемонстрировать свой «немыслимый загар». «Женщина должна краситься и одеваться незаметно, ненавязчиво, не тратя на это много времени», — думал Вадим и опять вспоминал Тамару, которая ходила без всякой краски, носила строгие одежды… В отношениях между Еленой и Вадимом появилась трещина, которая с каждым днем ширилась, отдаляя их друг от друга.
После отдыха, совершенно неожиданно для самого себя, Вадим долго не мог включиться в работу; раньше в такие минуты его поддерживала Тамара, а теперь ему не от кого было ждать помощи. Ко всему, Елена чуть ли не ежедневно напоминала Вадиму о том, что им совершенно не на что жить.
— Если не думать о деньгах, жизнь — прекрасная штука, — пытался шутить Вадим.
Но Елене было не до шуток. Прежде всего, по ее понятиям, Вадим мало работал.
— Вот видишь, — говорила она. — Целую неделю ты раскачивался, покуривал, почитывал книжки, встречался с дружками, а вчера один вечер посидел и сразу что-то сделал. А сколько ты сделал бы за неделю?
— Чепуха! — защищался Вадим. — Как раз когда тебе кажется, что я бездельничаю, я напряженно работаю, обдумываю все… А зарисовать недолго, было бы что-нибудь в голове.
Неожиданно перед ним снова возникала Тамара, но теперь она смотрела без всякой улыбки, строго, осуждающе, и Вадим в отчаянии думал: «И опять деньги! Что же получается, я никак не могу привести в гармонию свою личную жизнь и творчество?! Одна давила, другая не понимает». А Елена все упорней твердила:
— Сейчас пойдут дожди, а у меня нет даже сапог… Мужчина должен прилично зарабатывать… Я тружусь с утра до вечера…
Она действительно утром уходила, вечером приходила, но за целый год Вадим так и не разобрался, что она на работе делает. Иногда ему казалось, что ей все равно, где работать, лишь бы побольше получать, что ее ограниченные интересы все равно приведут к ограниченной жизни.
Вскоре Вадим получил деньги, и Елена на время стала воплощением мягкой, веселой жены, но стоило Вадиму заикнуться, что он подумывает «продать свой драндулет и приобрести новую машину», как Елена запротестовала, сказав, что «ни у него, ни у нее нет приличной одежды»,
— Знаешь, Елена, ты устраиваешь какое-то товарное счастье. Без этих вещей мы можем спокойно обойтись, а на новой машине сможем путешествовать, сгоняем в Закарпатье, в Крым, — доказывал Вадим. — Ведь моя колымага вот-вот развалится совсем. Надоело ремонтировать, то одно выходит из строя, то другое.
— Ты только и думаешь о своей машине, о себе, — заключила Елена. — А я думаю обо всех, чтобы в доме было уютно, чтобы мы с Ириной могли смотреть цветные передачи и ты свои спортивные. Я столько об этом мечтала.
Елена обвиняла Вадима в эгоизме, а он ее в мещанстве, и во время этих размолвок каждому из них становилось ясно, что у них полярные интересы и взгляды, которые рано или поздно приведут к разрыву.
«В свое время я просто рассчитал, что она мне подходит, — рассуждал Вадим. — Сам себя подогрел, распалил до влюбленности. Это был самообман».
Все чаще он вспоминал Тамару: «У нее, конечно, был несносный характер, но она — личность, она никогда не опускалась до таких низменных мотивов, мелких склок… И между нами никогда не было игры, все происходило естественно. И уж что-что, а в работе она была единомышленницей и другом. Конечно, она выкидывала разные номера, но незаурядный человек может себе позволить многое, а вот посредственность… С Тамарой-то был совсем другой уровень общения, с ней даже ссоры были прекрасными. Конечно, временами она бывала злой и говорила ему хлесткие, уничижающие слова, но в конце концов ей хватало ума подавить в себе ожесточение, и даже взять на себя вину за ссору».
— Знаешь, — сказал однажды Вадим Елене. — Я поеду к себе, мне хочется несколько дней побыть одному.
«Пусть поживет одна пару-тройку деньков», — подумал он и, подхлестываемый злостью, направился к метро, но уже через квартал пошел медленнее, потом закурил, потоптался на одном месте в нерешительности и поехал в Дом журналистов. В кафетерии его приятели веселились в обществе женщин, но Вадиму почему-то не захотелось подсаживаться к ним. Выпив у стойки чашку кофе, он стал перебирать в памяти события последних дней, но как-то само собой эти события стали перекликаться с другими, более давними. Вадим вспомнил прошлогоднюю осень и первое свидание с Еленой, когда они шли по бульвару и она доверчиво прижималась к нему, вспомнил, как она без видимых сложностей оставалась у него, — теперь-то, узнав ее мать, он понял, чего ей это стоило, какой это был акт мужества. Он увидел свое рабочее место в Елениной комнате, закуток-«мастерскую», который она заботливо обставляла, и его неудержимо потянуло к ней.
Но Елены дома не оказалось, и Вадима чуть не затрясло от ревности. «Неужели вот так сразу уехала к своим подружкам и сейчас веселится в компании каких-нибудь балбесов?!» — внезапно пришло ему в голову. Он ждал ее до полуночи, потом хлопнул дверью и поехал на Сокол. Подошел к дому, а она сидит под его окном на скамье, удивленная, растерянная.
— Давно тебя жду, — сказала, поеживаясь от холода. — И знаешь что?! Мне не нравится наша неопределенность. Я кто для тебя, сожительница или жена? Мне уже подруги все уши об этом прожужжали. Пора тебе решать…