Вид с холма (сборник)
Шрифт:
— Ты чего здесь делаешь? — удивился я.
Она вскочила, покраснела.
— Я… пришла посмотреть… Интересная выставка.
— Пойдем отсюда?
— Нет, нет. Ты иди… Я еще должна посмотреть.
— Что с тобой?
— Ты иди… Я приду… Я жду… тетю.
В ее глазах появилась тревога, и я заспешил отойти. Но через пять минут заглянул снова — она все еще была в зале.
— Ну что, пошли?
— Нет. Тетя еще не пришла.
Она сильно нервничала. И только я хотел выяснить, в чем дело, как возле нас выросла какая-то тетка
— Постовая! Твое место на стуле, а ты болтаешь с посетителями.
Наталья рухнула на стул, а мне пробормотала:
— Иди, я все вечером объясню.
На свиданье она не пришла. Жутко взволнованный, я прикандохал к Вадьке.
— Она отличная, — изрек Вадька. — Мы оба дали осечку. Ее развязность — показуха! И чего она корчит из себя современную, не понимаю. Она совсем не такая.
Мы завели Вадькину «тачку» и заехали за Томкой. Увидев меня, она облизала губы и пропела:
— Тру-ля-ля! Что с тобой творится — жуть!
Втроем двинули к Наталье. Она не хотела выбираться, но Томка ее обработала. Подошла, на меня не смотрит, косит в сторону.
— Я все придумала, — пробормотала, когда мы тронулись. — Со мной никогда ничего не происходит, вот я и придумала… И в кино я не снимаюсь. Поступала в художественное училище, но срезалась. Сейчас снова готовлюсь. И работаю… Ты видел где… Мне просто надоело быть одной. Тома пригласила, и я поехала… Вот Тома… У нее все так легко. Завидую ей. Я тоже хотела бы жить, как она, но у меня ничего не получается.
— Ну что, куда мы нарисовались? — обернулась Томка, так и рыская глазами в мою сторону.
— Давайте в кино, — сразу оживилась Наталья. — В «Вузовце» заграничный фильм.
— Предлагаю на природу, — вставил я.
— Идет! — откликнулась Томка. — Потеряемся всей командой. Побалдеем. Тру-ля-ля!
— А я не прочь сходить в кино, — протянул Вадька, глядя на Наталью, и та благодарно ему улыбнулась.
Само собой мнение Вадьки с Натальей перевесило, и мы очутились в кинотеатре. О чем фильм не помню. Помню только, всю картину Томка сверкала на меня глазами и веселилась хоть куда. А я все тщетно пытался обнять Наталью. Когда мы вышли из зала, Томка вдруг вскрикнула:
— Ой, я потеряла клипсу, — и бросилась шарить на тротуаре. — Да подгони ты машину и включи свет, бестолковый какой-то, — ощетинилась она на Вадьку, и как выдаст залп ругани. — Не уйду, пока не найдем. Эта клипса самый писк моды.
— Барахольщица, — тихо хмыкнул Вадька, но завел «опель», развернулся и врубил фары, и я тут же нашел Томкину безделушку. Она смачно поцеловала меня.
Всю обратную дорогу Вадька ехал медленно, закисший, напевал что-то тоскливое. Он сильно изменился за эти дни. Его покинули и улыбка, и юмор, и выдержка. А Наталья вообще смотрела в сторону. Прощаясь, сказала мне:
— Я больше никуда не поеду, и не заезжайте за мной.
А потом и Вадька с Томкой порвали. Последний раз
— У вас с Натальей ничего не склеится. Она с залетом. Да и ты не провпечатлял ее. А я тебе что, не нравлюсь?! Тру-ля-ля!
Наконец, однажды, она сама поцарапалась в мою дверь…
С ней было потрясно, а главное, без всяких сложностей. Потом она сказала:
— Жуть! Я все знала наперед, как увидела тебя. Мне надо секунду, чтоб понять парня. Только взглянуть. Прям ураган!
Через месяц ее родичи отправились на юг, и потекли совсем распрекрасные деньки. Я приходил к ней в пятницу вечером, а возвращался домой в понедельник утром.
Как-то бреду по нашему проулку, вдруг вижу, впереди вышагивает Вадька… в новых брюках.
— Вадь, привет!
— Здорово, студент. Как делишки? — Вадька сильно обрадовался и крепко пожал мне руку.
— А у тебя что, новая любовь? — спрашиваю.
— Угу.
— А ты это… на меня не злишься?! Мы ведь с Томкой…
— Ты что, офигел. Я сразу понял, вы монтируетесь, — он хлопнул меня по плечу, рассмеялся. — Пока, заходи!
Вечером я направился к Томке и вдруг снова увидел Вадьку — он входил в кинотеатр, обнимая… Наталью. Я чуть не задохнулся. Потом рассмеялся и заспешил к Томке, поведать новостишку.
Так все поменялось в нашей команде. Разок-другой Томка канючила:
— Тихий ужас! Ошибаешься, если думаешь, так будет до жути вечно. Извините меня, давай или распишемся, или тру-ля-ля.
— В любви, Томуся, не стоит спешить, — возвещал я, вспоминая заветы своего шефа. — Вот Вадька с Натальей распишутся, и мы с тобой зафиксируемся.
У нас на окраине
Тогда, в конце пятидесятых, по радио только и говорили о горах намолоченного хлеба и тоннах надоенного молока и о том, что мы скоро догоним Америку по мясу. Потом объявили, что уже почти догнали и вот-вот перегоним, и, наконец, твердо заверили, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
А у нас, на окраине, именуемой Арским полем, от магазинов тянулись очереди за маслом и крупами, а мяса и в помине не было. Но особая нелепость — в волжском городе не было рыбы. После строительства Куйбышевской плотины благородная рыба в Волге почти исчезла, а ту, что осталась, вылавливали и отправляли в Москву. Конечно, при желании можно было купить стерлядь на рынке, у браконьеров, но это было не всем по карману.
Кстати, Москву у нас недолюбливали. И потому, что в нее везли нашу рыбу, и потому, что только в ней устраивали международные фестивали, всякие гастроли. Столица представлялась неким чудовищем, пожирающим все материальные и культурные блага, гигантским увеселительным центром, а москвичи бездельниками, на которых пашет вся страна.