Видеоунтерменш
Шрифт:
– Как так?
– А вот так… В последнее время Михаил Юрьевич увлекался ездой на «Харлее» в ночное время. И вот как-то на большой скорости нацелился на бабусю, пересекающую дорожную полосу. Я сам не езжу на мотоциклах, и поэтому мне не знаком этот мотоциклетный азарт, соблазн, что ли… При всем при том человек нес большой груз ответственности, и ему нужна была разрядка. Вот и нацелился. Ну, а старая карга, на беду, оказалась проворной. Она, значит, вправо, и он – вправо, она влево, и он за ней. Она через бетонное заграждение – прыг! А он, бедолага, так увлекся, что не справился с управлением… Не смог вырулить. Вот и получили… Какая-то бабка –
– А что плохого-то в кремлевской стене?
– Видите ли, уважаемый, кремлевская стена давно стала символом социалистической атеистической эпохи, а покойный, как выяснилось, был глубоко религиозным верующим человеком. Более того, принимал всей душой сразу несколько религиозных конфессий. Мог и ритуального барашка зарезать на мусульманском празднике. Буддистам эфирное время давал, свидетелям Иеговы, если платили, конечно. А еще незадолго до гибели Михаил Юрьевич выяснил, что в его родословной помимо иудейских корней присутствует ветвь древних гуннов. Ну и вдобавок ко всему когда Леснеру было полтора годика, двоюродная тетка, никого не спрашивая, покрестила его в православной церкви. Так что сами посудите, какой из него атеист? Зачем ему кремлевская стена? Он-то сам и разработал свой собственный эксклюзивный обряд, гунно-иудейско-христианский. Приготовили его в синагоге, отпевали в Храме Спасителя, а похоронят со всем добром как знатного гунна, правда, без сожжения. На Новодевичьем этого не разрешают пожарные.
– Да-а-а, – задумался любознательный собеседник. – А вы уверены, что хотя бы один джип не откопают и не угонят после захоронения и на засыпанную валюту не покусится никто?
– Это тоже предусмотрено, – вздохнул знаток. – Два года на территории леснеровской могилы, регулярно сменяясь, будет дежурить охрана и поливать цветы. Два года – вполне достаточное время для того, чтобы валюта сгнила, а джипы заржавели.
– Ну а памятник? Памятник поставят?
– О-о, не сомневайтесь. Не сразу, конечно, но с этим не будет проблем. Говорят, работу поручили Церетели, и уже просочились слухи о некоторых идеях. Например, вот такой любопытный проект… Будет установлен бронзовый постамент в виде Останкинской телебашни в натуральную величину. А на шпиле – ангел с крыльями, в бескозырке и с растопыренными пальцами – копия юного Леснера.
– В бескозырке? Хм, почему в бескозырке?
– Этого я не знаю, уважаемый. Извините, давайте дослушаем… Кажется, эпитафия заканчивается… Самый трогательный момент.
– И вот сейчас, – к этому времени у Буревича появилась дрожь в голосе, а на глазах выступили слезы, – я озвучиваю последнюю волю покойного, а значит, священную для всех нас волю. Я повторю его слова, которые он произнес в заключительном отрезке своей многотрудной жизни, когда он находился в больнице, и врачам на несколько минут удалось вернуть ему сознание. Вот они, его слова: «Грустно и одиноко мне отправляться в светлые студии небесного телевидения с одними лишь подчиненными среднего звена. А хочу я взять с собой моего лучшего друга, моего коллегу, преданного единомышленника, генерального директора РосТВ Александра Завеновича Апокова!»
– Это ложь! Подлог! – раздался крик из толпы, прорываясь сквозь бурные продолжительные аплодисменты. – Не было такого! Буревич сам это придумал, чтобы занять мое место!
– Было! – крикнул ведущий.
– Не
Дирижер симфонического оркестра уже хотел было вскинуть руки, чтобы завести саксофонистов и скрипачей, в обязанность которых в том числе входило заглушение криков ритуальных жертв. Несколько плечистых специальных сотрудников бросились к тому месту, где должен был находиться Апоков, по ходу дела доставая красные полотенца и ножи. Но Апоков успел нырнуть в людскую гущу и, отталкивая всех, кто попадался на пути, быстро-быстро пробирался к выходу, как раз к тому месту, где стоял Садовников и выслушивал диалог двоих обывателей.
– Держите его! – топая ногами, кричал Буревич.
– Держите его! Уйдет! – замахал руками откуда-то появившийся Гусин.
– Перекройте выходную калитку! – скомандовал Юрий Эзополь, который, несмотря на плохое самочувствие, также присутствовал на похоронах.
– Не упустите его! – в один голос зазвенели супруги Афанасьеу, прижимая детей, наряженных в маленькие черные фраки.
Садовников вдруг обнаружил, что взоры участников траурной церемонии обращены в его сторону. Ну да, конечно. Как раз к нему и приближался Апоков, с мольбою протянувший руки и с надеждой в глазах.
– Сережа, спасай меня! Выручи!
– Как же я вас выручу, Александр Завенович? Их вон сколько! Как же я смогу?
– Сможешь, только проснись для начала!..
– А разве я сплю?
– Спишь! Просыпайся давай!
Сергей открыл глаза. Огляделся. Хорошо знакомая студия на Шаболовке. Все как и раньше. Облупившаяся от влаги штукатурка. Позеленевшие кран-стрелки. Запыленные многожильные провода. А прямо перед ним стоял Александр Завенович Апоков и дружески улыбался.
– Совсем уснул, дорогой?
– Да, наверное, уснул.
Садовников еще раз огляделся, пытаясь понять, что же на самом деле являлось сном: похороны Леснера или теперешняя студийная обстановка, где над ним по-отечески склонился Апоков, один, без всякого сопровождения. А может быть, встреча в студии являлась продолжением первой серии сна. Потер виски, ущипнул себя. Нет, Апоков не исчезал. Тут Сергей вспомнил, что должен был в очередной раз посетить Шаболовку по настоянию Романа.
– Михаил Юрьевич Леснер… жив? – спросил на всякий случай.
– Жив, – удивился Апоков. – Десять минут назад с ним по телефону разговаривал. А почему такой вопрос?
– Так…
– Ждешь кого-нибудь? – улыбался Апоков.
– Да… Иквину Галину Васильевну жду… по поводу рок-оперы… Мы здесь договорились встретиться.
– И давно ждешь?
Садовников посмотрел на часы.
– Да, давно… минут уже сорок.
– Надо же, какая необязательная! – всплеснул руками Апоков. – Наш лучший сценарист ждет ее в условленном месте уже сорок минут, а она, поди, чаи в приемной распивает. Нет, ты сиди, сиди… Я сам схожу в приемную и пришлю ее к тебе.
Апоков быстро зашагал к выходу, но задержался на секунду, когда поравнялся с дверным проемом. Обернулся.
– Когда закончишь дела с Иквиной, сразу зайдешь ко мне в кабинет, хорошо?
– Хорошо, Александр Завенович, зайду.
– Спасибо.
«Что за чудеса? – Сергея аж передернуло. – «Спасибо» сказал, побежал звать Иквину для меня. В кои-то веки в студии появился… заботливый такой… Меняется к лучшему? Да нет… не поверю. Нельзя верить».
Через три минуты появилась Иквина. С маской полного безразличия ко всему миру она поднялсь по ступенькам, прошла между кресел и встала напротив Сергея.