Видоизмененный углерод
Шрифт:
– Он меня знал. – Я выпустил дым. – И он знал историю про куэллистку. «Хватит, мать вашу», – это фраза, произнесенная повстанкой-куэллисткой Ифигенией Деми, когда её допрашивали с пристрастием во время беспорядков на Харлане. Иффи была напичкана взрывчаткой и разнесла целое здание. Это тебе ничего не напоминает? Ну а теперь скажи, кто из наших знакомых сыплет цитатами Куэлл не хуже уроженца Миллспорта?
– Он же на храпении, Ковач, мать твою! Извлечь память полушарий с хранения невозможно без…
– Без участия искусственного интеллекта. А вот с ИскИном такое возможно. И мне приходилось видеть это на практике.
– Так просто? – насмешливо спросила Ортега.
Я пропустил её слова мимо ушей, втягивая дым в лёгкие.
– Помнишь, когда мы находились с Кадминым в виртуальности, на небе мелькнуло что-то вроде молнии?
– Я ничего не заметила. Хотя нет, погоди, теперь вспоминаю. Я решила, что это сбой.
– Нет, не сбой. Молния прикоснулась к Кадмину. Отразилась на столе. После этого Кадмии пообещал меня убить. – Повернувшись к Ортеге, я слабо улыбнулся. Воспоминание о виртуальном разговоре с Кадминым было жутко отчётливым. – Не хочешь послушать настоящую легенду первого поколения обитателей Харлана? Сказку из другого мира?
– Ковач, даже если использовать ИскИн, все равно потребуется…
– Хочешь?
Пожав плечами, Ортега поморщилась и, наконец, кивнула.
– Валяй. Только сначала верни сигареты.
Бросив ей пачку, я подождал, пока она закурит.
Ортега выпустила струйку дыма.
– Ну хорошо, давай.
– Итак, слушай. Город, в котором я родился, Ньюпест, когда-то был центром текстильной промышленности. На Харлане есть такое растение, называется белла, растёт в море и на берегу. Если его высушить и обработать химическими реактивами, получится что-то вроде хлопка. В эпоху заселения Ньюпест стал беллахлопковой столицей Харлана. Условия труда на текстильных фабриках были плохими ещё тогда, а после того, как куэллисты перевернули все вверх ногами, они стали ещё хуже. Беллахлопковая промышленность пришла в упадок, началась массовая безработица, народ обнищал, а повстанцы не могли ничего с этим поделать. В конце концов они ведь были революционерами, мать их, а не экономистами.
– Та же самая старая песня, да?
– В общем, мотивчик знакомый. И тогда в трущобах, где жили рабочие текстильных фабрик, начали происходить жуткие вещи. Что-то вроде «Разбушевавшихся духов» и «Каннибалов с Китано-стрит».
Затянувшись, Ортега выразительно кивнула.
– Очаровательно.
– Что ж, таковы неизбежные последствия тяжелых времен. А я хочу рассказать тебе историю Безумной Людмилы. У нас ею пугают детей, заставляя выполнять домашние дела и возвращаться домой с наступлением темноты. У Безумной Людмилы была небольшая беллахлопковая фабрика и трое детей, не желавших ей помогать. Всю ночь напролет они бегали по городу, играя в прятки, а потом днем отсыпались. И вот, как гласит легенда, однажды у Людмилы помутился рассудок.
– Так, значит, она не была сумасшедшей?
– Нет, просто постоянно жила в стрессе.
– Но ты назвал её Безумной Людмилой.
– Так называется легенда.
– Однако если она не была сумасшедшей с самого начала…
– Ты хочешь слушать дальше или нет?
Уголки губ Ортеги дернулись. Она махнула мне сигаретой.
– Продолжаю рассказ. Итак, однажды вечером, когда дети как всегда
– М-м, да…
– Разумеется, полиция заподозрила что-то неладное…
– Неужели?
– …но не смогла ничего доказать. Детишки баловались нехорошими химическими препаратами и, по слухам, были связаны с местной якудзой. Поэтому их исчезновение никого особенно не удивило.
– Ну и какова суть этой легенды?
– Слушай дальше. Понимаешь, Людмила избавилась от своих бестолковых никчемных детей, но это ей не помогло. Ей по-прежнему был нужен кто-то, чтобы ворочать чаны, таскать беллахлопок по лестницам и так далее, а у неё не было денег. И что же она сделала?
– Смею предположить, что-нибудь мерзкое.
Я кивнул.
– Людмила достала из мусорного бака кусочки перемолотых детей и нашила их на огромный трехметровый каркас. А затем, в ночь, отданную темным силам, она призвала тенгу…
– Кого?
– Тенгу. Это такой злой дух, наверное, ты бы назвала его демоном. Так вот, Людмила призвала тенгу, чтобы тот оживил каркас, и пришила его к нему.
– Что, когда он не смотрел?
– Ортега, это же сказка. Людмила пришила к каркасу душу тенгу, пообещав, что освободит её после того, как тот прослужит девять лет. Девять – священное число в харланских пантеонах. Итак, Людмила и тенгу оказались связаны этим соглашением. К несчастью…
– Ага!
– …тенгу не славятся терпением, да и старушка Людмила, полагаю, была не самым легким человеком. Однажды ночью, когда ещё не истекла и треть срока, тенгу набросился на Людмилу и разорвал на части. Кое-кто утверждает, что это было делом рук Кисимо-дзин, которая нашептывала тенгу на ухо страшные вещи…
– Кисимо-джин?
– Кисимо-дзин, богини-защитницы детей. Она мстила Людмиле за смерть её детей. Впрочем, это лишь одна из версий. По другой… – Поймав краем глаза возмущенное выражение лица Ортеги, я поспешно продолжал: – Ладно, так или иначе тенгу разорвал Людмилу на части, но этим самым пленил себя в заклятии и обрек на вечное заключение в каркасе. А после того как тот, кто сотворил заклятие, умер и, что гораздо хуже, был предан, каркас начал гнить. От него стали отваливаться маленькие куски – то тут, то там, причем процесс оказался необратимым. И тенгу был вынужден бродить по улицам и фабрикам текстильного квартала в поисках свежего мяса, чтобы заменить сгнившие части тела. Он всегда убивал только детей, так как куски, которые ему требовалось заменить, тоже принадлежали детям. Однако сколько бы он ни пришивал свежей плоти к каркасу…
– Значит, он научился шить?
– Тенгу очень одаренные существа. Так вот, сколько бы раз он ни заменял части тела, через несколько дней новые куски начинали гнить, и ему приходилось опять выходить на охоту. Местные жители прозвали его Лоскутным человеком.
Я умолк. Ортега приоткрыла рот и выпустила дым колечком. Проследив, как колечко растаяло в воздухе, она повернулась ко мне.
– Эту сказку рассказала тебе мать?
– Отец. Мне тогда было пять лет.
Ортега уставилась на кончик сигареты.