Виго. Повелитель

Хромов Дмитрий Юрьевич

В комнату тихо вошёл грюсгрис и положил на край стола стопку пергаментов, где были аккуратно прописаны новые распоряжения повелителя Уве. Распоряжений накопилось уже предостаточно, и если повелитель в ближайшие несколько дней не соблаговолит посетить столицу, то Ламунару придётся ехать самому, выслушивать капризы молодого хозяина, вежливо улыбаться на шуточки его друзей. Ещё и заставят участвовать в этой нелепой охоте. Ламунара даже передёрнуло от этих мыслей. Приехал бы поскорей господин Уве фон Шметерлинк домой, хоть отдохнул бы от бесконечного разгула и заодно бумаги подписал бы. А с другой стороны, в его отсутствие было спокойней, не было лишней суеты, замок не был забит капризными гостями и друзьями повелителя. В такие моменты Ротвойль напоминал Ламунару старые времена, когда был жив Гец и жизнь была размеренна и тиха. А новый повелитель… «Лучше бы его не было», – подумал Ламунар, и сам испугался своей мысли. Но крамольная мысль не спешила исчезать, она лишь поглубже спряталась, чтобы появиться в самый неподходящий момент.

Двери снова распахнулись. В комнату ввалился один из лучших людей повелителя,

верный оруженосец и по совместительству друг, который буквально внёс пытавшегося остановить его несчастного гриса.

– Добрый господин! – вопил грис, практически повиснув на вытянутых руках вошедшего. – Умоляю вас, позвольте мне хотя бы доложить о вашем приходе!

– С дороги, бездельник! Я по важному приказанию моего повелителя, – ответил оруженосец, наконец-то опуская на пол изрядно перепуганного гриса.

– Так ему и надо, мастер Линн! – дружелюбным голосом сказал Ламунар, обращаясь к вошедшему. – Смотрите, он может поцарапать вас. Бросьте его подальше!

Грюсгрис глянул на хозяина, метнулся к выходу и исчез за дверьми. Ламунар сделал знак, и ещё двое его серых помощников вскочили со своих мест и покинули комнату. Харпер Линн без приглашения рухнул в деревянное кресло, жалобно заскрипевшее под весом двухметрового детины. Видимо, ведение бесед не было сильной чертой мастера Линна, он просто сидел в кресле, крутил головой и, видно, пытался собрать свои мысли в кулак. Ламунар, как опытный человек, взял все нити беседы в свои руки. И начал он с самого важного в таких случаях.

– Не желаете ли вина? У меня есть немного – великолепного, из Пограничья, – сказал мудрец, и, подойдя к отдельно стоящему столику, сам налил из кувшина густой рубиновый напиток. – Я, пожалуй, не буду его разводить водой, а то можно потерять лёгкие цветочные нотки.

– Не надо, – наконец-то выдохнул из себя Харпер. Великан схватил глиняную кружку и одним глотком отправил её содержимое в желудок. Ламунару на мгновенье почудилось, что Харпер раздавит кружку своими толстыми пальцами и черепки бросит в угол. Поэтому старец поторопился опять наполнить глиняный кубок гостя вином.

– Как здоровье нашего повелителя? Каковы успехи на охоте, и велики ли охотничьи трофеи господина нашего Уве фон Шметерлинка? И когда он собирается посетить Ротвойль?

Такое обилие сложных вопросов отказалось помещаться в голове верного оруженосца, или он смутился, что слова на выходе могут передраться, поэтому друг повелителя достал из рукава свёрнутый в трубку пергамент, положил его на стол, а сам решил выяснить, нет ли чего на дне кружки с вином. Ламунар, взяв пергамент в руки, сорвал восковую печать с оскаленной собачьей пастью и стал читать содержимое. Ничего нового и интересного пергамент не содержал, только требование выдать денег. Сотню золотых аурелиев и медной монеты несколько кошелей. «Одно хорошо, – подумал Ламунар, – что повелитель теперь не скоро прибудет в город». Старец вздохнул, открыл потайную дверь, достал увесистый кожаный кошель с золотыми, опечатанный печатью повелителя, подтащил мешок меди к креслу и, вытерев испарину со лба, сказал:

– Мастер Линн, передайте, пожалуйста, на словах нашему повелителю, – начал Ламунар, снова наполняя высохшую кружку, – что денег осталось совсем немного, нам надо платить солдатам и чиновникам.

– Повелитель Уве недоволен вами, – неожиданно сказал Харпер Линн.

– Это он просил вас передать? И чем же он недоволен? – удивлённо спросил Ламунар.

– Я не знаю, чем. Нет, не просил. Он каждый день говорит об этом, когда слышит ваше имя. – Вылив в себя третью кружку вина, посланник повелителя встал, смахнул кошель с деньгами со стола, легко подняв с пола мешок меди, неуклюже поклонился и покинул комнату.

– Я бы приказал вынести медь на улицу! – крикнул Ламунар вслед. Но дверь успела закрыться раньше, чем Харпер Линн услышал адресованные ему слова.

Глава 7,

в которой Лайла продолжает набираться сил и ищет способы побега.

Вторую пойманную крысу Лайла не стала есть. Она сделала из неё слугу. Вернее, из него. Если к заклинаниям на послушание добавить немного ласки, каши и кусочков засохшего хлеба, то более верного друга сложно сыскать даже среди людей. Правда, Лайла пометила своего серого слугу, не потому, что это было необходимо, а скорее от скуки. Она откусила самый кончик его лысого хвоста и, сделав небольшой разрез ногтем у него на носу, приживила маленький кусочек. Мордочка животного приобрела угрожающий вид, но при этом смотрелась достаточно потешно, заставляя цыганку всякий раз улыбаться при виде того, как зверёк косится на свой рог. Крысы отличаются большим умом среди живности, обитающей рядом с человеком, уступая лишь воронам по уровню интеллекта. Кличку крыса получила соответствующую – Лампи, что было созвучно Ламунару, как по смыслу, так и по предназначению. Лампи приводил каждую ночь к своей хозяйке собратьев и, усевшись на задние лапки и лакомясь хлебными корочками, наблюдал, как Лайла лакомилась его собратьями. После окончания трапезы он тщательно убирал за хозяйкой, утаскивая прочь куски шкуры, обсосанные головы и лысые хвосты. От такой питательной диеты дела у цыганки пошли на поправку. Внешне это не было так заметно. На глазу также мутнело бельмо, багровый шрам уродовал лицо и шею, волосы были спутаны и взъерошены, руки покрыты глубокими морщинами. Но силы наполняли Лайлу. Она превосходно видела в темноте, и даже обнаружила, вернее, почувствовала через плотную ткань своего матрасика, набитого сухим сеном, несколько завядших цветков. Извлечь их наружу было делом нескольких минут, и у неё в руках оказались ингредиенты снадобья, правда, не хватало нескольких других составляющих, но, как их получить, ведьма

уже знала. Надсмотрщица исправно посещала камеру дважды в день, открывала и закрывала окно, приносила миску с кашей и краюху хлеба, задерживаясь лишь для того, чтобы услышать желание пленницы поговорить с самим Ламунаром. На этот случай охране были даны жесточайшие инструкции: сразу отправить голубя в Ротвойль. Но Лайла сидела на своём матрасике свернувшись и всеми силами старалась не смотреть в сторону тюремщицы, чтобы не выдать себя случайно блестящими глазами и ставшим уверенным взглядом. Когда утром надсмотрщица удалилась, цыганка, стоя у решётки, набросала крошек на подоконник и, усевшись у себя в уголке, принялась ожидать крылатых гостей. Она, конечно, желала залучить ворона, сил на это имелось в избытке, необходимо было только небольшое расстояние. Но на прикормку прилетали в основном воробьи и прочая суетливая мелочь. Они бодро подъедали крошки, поэтому цыганке пришлось несколько раз подбрасывать приманку, пока у неё в руках не остался совсем небольшой кусочек. Опыта в ловле птиц у Лайлы не было вообще, и она подумала, что наилучший совет в этом деле ей мог бы дать Мошон. Она даже рассмеялась, представив, как рисовальщик объясняет ей, как приманить ворона, но тут же осеклась. Интересная мысль возникла в её голове. Ведьма надкусила себе руку и, размочив в собственной крови оставшийся кусочек хлеба, удачно кинула его на подоконник. Она не успела отойти к себе в угол, как послышался шорох крыльев и на подоконник сел красавец – большой чёрный ворон. Он весь блестел, словно намазанный маслом. Птица сделала небольшой шажок, схватила кровавый кусочек и, запрокинув голову, проглотила его. Лайла, пристально вглядываясь в глаза птицы, шептала заклинание. Она уже протянула руку сквозь прутья решётки, но птица недоверчиво сделала шаг назад. Цыганка медленно убрала руку и продолжала шептать, вглядываясь в чёрные бусинки глаз мудрой птицы. И в тот момент, когда Лайле показалось, что её сознание начинает сливаться с сознанием птицы и что вот-вот она полностью подчинит своей твёрдой воле свободную птичью душу, ворон повернулся и вылетел в окно. Такой вспышки гнева Лайла не испытывала давно. Вцепившись зубами в решётку, она зарычала, сокрушая зубы о холодное железо. Несколько раз дёрнув руками неприступные прутья, она повалилась на мгновенно опротивевший матрасик и, сильно сжав кулаки и ноги, постаралась заглушить свой гнев. «Не получилось с первого раза, значит, обязательно получится в следующий раз», – решила она. Правда, времени у неё было совсем в обрез. Когда Ламунару надоест ждать её согласия расстаться с книгой, ведомо одному лишь Ламунару. И в любой момент её могут перевести из этой комфортабельной комнаты в куда менее приятные подземелья, или куда ещё поглубже или повыше. Внезапно раздалось хлопанье крыльев, и в комнату влетел ворон. Деловито склонив голову на бок, он осмотрелся и по-деловому зашёл прямо в клетку. Подойдя к лежащей на матрасике Лайле, он остановился и принялся всматриваться в не отводящую свой взгляд ведьму.

Не прошло и часа, как они стали друзьями. Птица давала себя гладить, игриво пощипывала за палец, требовала подачек от нового друга. На мгновенье Лайле даже показалось, что не она приручила мудрую птицу, а наоборот, птица приручила её. Ведьма старательно рисовала в воображении те растения, что были ей необходимы для создания зелий и, вглядываясь в глубокие глазки птицы, внушала их. «Ну что же, – подумала Лайла. – Надо дать и тебе имя. Если у меня есть Лампи, то ты будешь Крампи. Я вижу, ты птица и впрямь умная, так что надеюсь, ты быстро начнёшь мне помогать». Внезапно Крампи защёлкал клювом и, взлетев на подоконник, покинул комнату. Тут же раздался звук поворачивающегося ключа, и в комнату вошла тюремщица. Закончив свой ежедневный ритуал, она забрала пустую миску и кувшин, нагнувшись, подняла с пола чёрное перо и, не дождавшись ответа цыганки, покинула комнату.

Глава 8,

в которой молодой Шметерлинк продолжает свой путь в Ротвойль, хранитель узнаёт одного старого знакомого и Виго делает выбор.

Караван и впрямь был небольшой. Если учесть, что грабители ополовинили караван купца Коста и разбежались, то Виго с Гилбертом достались под присмотр пять ослов с двумя вьюками на каждом. Ещё вчерашним вечером молодые люди, увидев фронт своей работы, сразу поняли, что путь до Ротвойля им придётся пройти пешком. Сам Иеремия восседал на старенькой, но ещё крепкой кобыле такого дикого окраса, что, наверно, поэтому не вызвавшей никакого интереса у грабителей. С одеждой новый работодатель не расщедрился, выдал два стареньких плаща, впрочем, оказавшихся впору, два худа, пару обмотанных кожей дубинок, с загнанными под обмотку камнями, и один довольно длинный нож с обломанным кончиком. В качестве пояса пришлось использовать верёвку. В довершение наряда им достались ещё и чуни, заношенные до предела. Но они были намного лучше, чем босые ноги, которые вымерзли в холодной грязи Гальгена. Гилберт вначале бросился помогать своему господину облачаться, но, нарвавшись на предупреждающий взгляд Виго, отправился навьючивать животных.

Завтрак, столь необходимый перед дальней дорогой, оказался весьма скудным. Особенно для молодых людей, проведших предыдущие сутки в тюрьме, на голодном пайке. Кусок сыра и хлеба, несколько глотков воды и обещания Иеремии, что в полдень будет перекус поплотнее, и караван покинул сарай в предрассветной туманной мгле и отправился прочь из города. В столь ранний час сонная городская стража не стала даже ковыряться во вьюках. Увидев цветные пятна на мешках из плотной ткани и измазанные физиономии погонщиков, солдаты справедливо определили, что в мешках краска и что их служебное рвение не будет щедро вознаграждено. Вот если бы везли ткани, шерсть, сухофрукты или тем более вино, то там был бы смысл покопаться в поисках запрещённых товаров, и оставить себе немного легальных. А тут просто цветной порошок.