Вик Разрушитель
Шрифт:
– Эй, жирная сосиска, чего встал? Беги! – наперебой орали пацаны, стоя с двух сторон большой вытоптанной поляны сразу за приютским зданием. Олежка, подкидывая на ладони желтый упругий мячик, радостно оскалившись, ждал моего движения к левой полосе, прочерченной на песке. А мне уже было тяжело. Тягучий пот скатывался со лба, пробирался с затылка под рубашку, которая уже натирала подмышки. Еще два шага – и я сдохну. И так удивительно, что из всей нашей команды «выжгли» всех, кроме меня. Получается, нужно подобно челноку мотнуться от одной черты до другой восемь раз, по числу игроков моей команды. Пять ходок я сделал, умудрившись при этом грохнуться на землю два раза, содрав шкуру с ладоней. Неудивительно с моей комплекцией. Ноги уже не держат.
– Беги,
– Беги, жирная колбаса! – голосили «выжигающие». Правильно, сейчас я нарушаю правила, которые гласят, что мяч должен лететь в случае движения, а тут такой облом. Встал посредине и тяжело дышу, опираясь ладонями в колени.
И не жирный я! Врут, сволочи. Ну, слегка полноват. Так я разве в этом виноват? Даже сам доктор Бергер, целитель приютского ведомства, самолично сказал, почему я такой. Все дело в особенностях организма. Он еще что-то говорил Марье Дмитриевне, но я уже не слушал, испытывая облегчение. Целитель пошутил, что если мне суждено умереть, то пухленьким и с розовыми щечками.
Разве с таким скудным питанием (скудным в понимании мальчика с растущим организмом, постоянно требующим большое количество белков и углеводов), что у нас в приюте, можно нарастить живот? Старшие ребята постоянно измываются над младшими, норовя исподтишка урвать лишнюю порцию каши или кусок сахара с хлебом, а то и самую ценность: маленькую сдобную булочку с повидлом, которую нам дают на ужин. Причем, действуют изощренно, придумывая различные загадки, подколки, задания, чтобы малышня гарантированно провалила их, расплачиваясь ценным ресурсом. И знают, гады, что таковое строго-настрого запрещено. Если Агафон, бессменный надзиратель и помощник Барыни, как мы тишком называем Марью Дмитриевну, ловил на поличном кого-то из старших, наказание было стремительным.
Я рванул вперед, навстречу черте, за которой стояли Ворон, Борька, Сивый и Клоп. Мяч мог прилететь к каждому из них, поэтому парни рассыпались вдоль линии, готовясь подхватить повлажневшую от потных рук сферу. Чувствуя спиной, что сейчас между лопаток врежется снаряд, падаю на колени и слышу свист мяча над головой.
– Сволочь! – возбужденно кричит Олежка. – Сивый, «жги» его!
Ага, мяч уже на другой стороне. Теперь мне не нужно бежать туда, а развернувшись, мчаться в противоположном направлении. Я сейчас сдохну!
Жесткий удар в затылок кидает меня на землю. Достали-таки! А больно-то как! Слезы сами по себе наворачиваются на глаза. Слышу разочарованный гул своей команды. Все, больше я ни ногой сюда не ступлю! Достаточно с меня!
– Жирная свинка плачет! – язвительно заметил Ворон – самый старший из нашего приюта. Ему пятнадцать лет, он уже работает на стекольной фабрике. Не самое приятное место, думаю. Я ни за что туда не пойду, когда наступит время зарабатывать на жизнь. А Ворон получает хоть и немного, но по нашим меркам – богач. Таких денег ему хватает, чтобы приодеться, а не ходить постоянно в серой казенной одежке сиротского приюта. Еще он отдает десятину в казну приюта, вроде ответной благодарности за то, что вырастили его, не дали умереть на улице и вывели в люди.
Ворон, кстати, уже в соседний корпус бегает, где живут девочки-сироты. Разоденется как павлин, в новых штанах и в темно-красной клетчатой рубахе, с тщательно прилизанными волосами, благоухающий резким как уксус одеколоном идет в гости, а потом под ручку выводит Зинку Рыжуху, семечками угощает.
Мы свою судьбу знаем наверняка: до восемнадцати лет нам предстоит жить в этом старом двухэтажном кирпичном здании с облупленной на внешних стенах известкой, с четырьмя трубами, торчащими над крышей и с высоким крытым крыльцом; в общих спальнях, где невозможно уединиться, чтобы пролить скупую слезу над своей никудышней жизнью, не спрятать самые ценные вещи в
В четырнадцать лет сирот начинают пристраивать по различным гильдейским мастерским. На этот счет существует жесточайший приказ императора, и чтобы старшины Гильдий не вздумали его игнорировать, специальная комиссия контролирует выполнение распоряжений посредством проверок городскими инспекторами. Так что не все плохо для тех, кто не имеет искру, да и для одаренных тоже все обстоит гораздо лучше. Их обязательно примечают и пристраивают к хлебному месту. Сирот стараются не обижать. Жизнь наша не сахар, а все эти заботы – всего лишь подсластитель, от которого во рту остается неприятная оскомина.
– И долго ты будешь нюни распускать? – мимоходом врезал мне подзатыльник Клоп, самый вредный из старших мальчишек. Вот кто лень несусветная. Не хочет трудиться. Уже сменил три мастерских, ни на одной фабрике не больше двух дней не задерживается. Сбегает, паразит. Даже околоточный, как привыкли называть местного участкового, солидный усатый дядька Остап Ефимович, постоянно похаживающий по улицам в темно-голубом полувоенном мундире, перепоясанный ремнями и с кобурой на боку, в которой находился армейский многозарядный пистолет «бердыш», и тот не мог повлиять на дурного Клопа. Следить за порядком – это со всем прилежанием, а наставлять на путь истинный – для этого существуют другие надзорные структуры. Но ни одна из них не имеет права наказывать Клопа до наступления совершеннолетия, если только тот не совершит по дурости тяжкое преступление.
А потом два пути: если не угомонится, попадет по степени тяжести в детскую исправительную колонию или в кадетское училище для мещан. Думаете, там лучше, чем в тюрьме? Ага, такая же система, только добавьте злых сержантов из бывших военных и жесточайшую муштру, чтобы выбить из головы дурные мысли. А ночью в казармах совсем не сладко. Слухи в народе ползут разные, и не все из них вранье.
Но таков закон, изданный императором. Говорят, нынешний один из самых добрых и спокойных правителей в России.
– Не твое собачье дело! – огрызаюсь я и получаю несильный поджопник. Так, легонько, с ленцой.
Клоп хитрый, он не силой берет, а изощренным измором. Может так испортить настроение своими придирками, что рад не будешь. Вот Олежка и Ворон – те лупят жестко. Они, кстати, в драках, когда сходятся новгородские концы, всегда участвуют заводилами в мальчишеских «стенках», этакими разогревающими. И кулаки у них железные, ребром ладони толстые ветки перерубают. Этому они научились у цирковых акробатов, что частенько появлялись в городе с представлениями. Почти в каждой труппе находился какой-нибудь азиат с раскосыми глазами и с умением ломать рукой все что ни попадя. Правда, я подозреваю, что парни используют Дар, накачивая в ладонь энергию. Ворон и Олег имеют слабенькую искру подчинения энергии земной Стихии. Где они ее получили, остается загадкой. Существуют легенды, что помимо княжеских Источников по земле разбросано столько мелких небесных камешков, что кому-то периодически везет отыскать слабый магический тот от этих божественных подарков. Так что никто не удивляется, что среди мещан появляются одаренные.