Викинг
Шрифт:
Стенульф сказал: здесь есть тропа, по которой можно уйти на запад. А потом вывернуть к одалю его воспитанников, сесть на корабли и уйти. На Сёлунд они за нами идти не рискнут.
— Как это — жертвовать? — возмутился я. — Это ж наши!
— Ну… — неуверенно протянул Свартхёвди. — А так нас всех убьют.
Я ухватил его за бороду, подтянул поближе, чтоб шум не мешал, проговорил ласково в большое ухо:
— Медвежонок, с чего ты взял, что нас убьют? Их больше? И что с того? Или ты забыл, как мы втроем с Каменным Волком этого Торкеля-ярла попользовали?
Свартхёвди
— Думаешь, не одолеют?
— А как? Отбивать их мы сможем еще долго. Два колодца полнехоньки. Амбары и кладовые набиты под завязку. До весны хватит. И нам, и скотине. Но до весны нам не надо. Нам надо дождаться подмоги. Рагнара. А пока пускай лезут и рискуют здоровьем. Пускай тратят стрелы, пускай толкутся перед воротами. А мы их будем бить. И желательно не насмерть.
— Это почему? — удивился Медвежонок.
— Да потому, что мертвые — они сразу в Валхаллу или еще куда-нибудь. А о раненых заботиться надо. Опять же они будут напоминать живым о том, что их может ждать не только славная смерть, а жизнь долгая, но неинтересная, потому что без ноги или руки жить совсем не так весело, как целиком.
Очень проникновенно я сказал, с чувством, ведь данная перспектива была весьма актуальна лично для меня всего лишь пару месяцев назад.
— А теперь пропусти меня вперед, — велел я. — Хочу поговорить с Торкелем-ярлом.
Медвежонок поднял щит, приготовившись прикрыть меня, если что, а я высунул голову между заостренных колов и заорал во всю глотку:
— Эй, Торкель! Я, Ульф-хёвдинг из Сёлунда, буду с тобой говорить!
Дошло. Стрелять перестали. Над верхним краем сбитого из жердей щита возникла башка в гребенчатом шлеме.
— Говори! — заорал ярл. — Понял, что худо ваше дело, да? Хочешь уйти?
— Уйти? Да ты шутишь! — завопил я, приподнимаясь повыше в полной уверенности, что успею нырнуть обратно, если вороги решат меня упразднить. — Зачем мне уходить? Мне здесь очень хорошо! Ты очень гостеприимен, Торкель-ярл! Так щедро с твоей стороны предложить гостям всё самое лучшее! Отличная молодая свинина! Отборное зерно! А какое пиво варят твои женщины! Да и сами они хороши! Особенно твоя жена и дочь, ярл! Следующей весной у тебя в семье будет приплод! Не знаю, правда, от кого из нас, но ты всё равно должен быть благодарен! Твое-то семя никудышным оказалось! Хотя нам и оно пригодится. Когда нам наскучат твои бабы и девки, мы используем твоего сынка как женщину. Единственное, на что он годится…
— Я убью тебя, как собаку! Как свинью! Я сам тебя — как женщину! Я… — Торкель-ярл задохнулся от ярости, и я тут же воспользовался паузой:
— Ты? Меня? Да ты вошь у себя в бороде и то убить не сможешь! Да ты, Торкель, в штаны напрудишь, едва увидишь настоящего воина! Колени твои станут как студень, а зубы будут стучать так громко, что все подумают: где-то поблизости кузница!
— Ты трус! — завопил ярл. — Выйди — и я тебя прикончу!
— Разве что — стрелой из кустов! — крикнул я в ответ. — Или нестерпимой вонью, когда в штаны наложишь!
— Я убью тебя вот этим железом! — Ярл потряс секирой. — Выходи, собачий сын! Один мне свидетель: я разрублю тебя начетверо, вырву твой поганый язык и скормлю его твоим родичам-свиньям!
— Уговорил! — крикнул я. — Уже иду! Вели своим людишкам отойти назад. Боги слышали: ты вызвал меня на поединок! Может, ты не так уж труслив и женоподобен, как мне показалось? Тогда выходит, что сын твой — из другого мяса. Признайся, ярл, кто обрюхатил твою жену, родившую тебе такое ничтожество?
И захохотал исключительно мерзко.
— Зачем ты его так оскорбил? — сказал мне Свартхёвди. — Обычно ты ведешь себя по-другому.
— Хавгрим Палица, — пояснил я. — Я вовсе не намерен биться с вашим братом-берсерком, а он наверняка бы выставил вместо себя Хавгрима. Теперь — не станет. Это будет стоить ему чести.
— Уверен, что справишься? — поинтересовался Медвежонок. — Хавгрим говорил: Торкель знает, как управляться с оружием, а у тебя рука зажила совсем недавно.
— Вот еще один повод для того, чтобы его раздразнить, — отозвался я. — Пусть гнев застит ему глаза, а я уж постараюсь погонять его как следует. А твое дело: позаботиться о том, чтобы, пока мы меряемся силенками, попорченную часть ворот укрепили железом.
Ворота открылись (люди с железными пластинами и скобами замерли наготове), и я вышел. Один. Торкель-ярл, тоже один, вышел мне навстречу. Вернее, выбежал, по ходу размахиваясь и швыряя в меня копье.
Мне следовало перехватить копье и зафигачить обратно… Чтобы ярл поймал его и отправил в меня. На этот раз уже не с тридцати, а с десяти шагов. Отличный расчет, но я играть в эти игры не собирался. Шагнул влево, и копье с хрустом воткнулось в бревно ограды.
Я остановился, предоставив ярлу инициативу, коей он и воспользовался.
Налетел, рубанул секирой с такой яростной энергией, что самого аж занесло. А занесло потому, что я не стал ждать, когда увесистая железка сделает дыру в моем щите, а деликатно отодвинулся, пропуская благородного сконца мимо себя и стимулируя уколом в правую ногу. Укол, впрочем, ярл успел парировать, тут же развернулся и прянул вперед, резко сокращая дистанцию и вкладывая силу разворота в новый удар.
На сей раз я совсем убирать щит не стал, рассчитывая, что секира ярла в нем увязнет.
Ошибся. Не увязла. Кусок щита примерно пятисантиметровой ширины как бритвой срезало. Силен сконец, ничего не скажешь! От удара щит крутанулся в моей руке… Удачно получилось. Поле щита у меня разбито на двенадцать секторов правильной черно-белой чересполосной раскраски со спирально разбросанными красными рунами всяких полезных значений. Хотя важнее не значения, а расположение и цвет. Один поворот щита — и вся эта цветовая гамма приходит в движение, работая примерно как красные пятна на мелькающих ладонях мастера ушу. То есть оказывая легкий гипнотический эффект и предоставляя мне лишние полсекунды.