Викинг
Шрифт:
Эту песню, как полагал – и справедливо полагал – скальд, навеяло ему великое несчастье, павшее на Гудрид и Кари, на два любящих сердца.
XII
Кари
Родник словно бы украсил искусный каменотес: с трех сторон обрамляли его мшистые скалы, высотою в полтора человеческих роста.
Родник давал начало чистой как слеза речке, которая протекала по лесной чащобе. Воистину исток этот был сравним с оленьим глазом – таким живым, лучистым и доверчивым. Он как бы глядел в самое небо, он как бы видел солнце и звезды, а в лунные летние вечера можно было подумать, что месяц опустился в каменное корыто, чтобы умыться в нем и снова вернуться в свое небесное лоно. Это был воистину Олений Глаз! Местоположение родника тоже было примечательным. Это была лесная прогалина шагов тридцать в длину и десять в ширину. Можно сказать, гостиная в доме крепкого бонда – опрятная, всегда тщательно прибранная.
Летом вода была холодная: если сделать хороший глоток, то от нее могли заболеть зубы. А зимою она не замерзала – казалась слегка подогретой. Говорили: родник целебный и сами лесные божества устроили так, чтобы щедрые на дары могли отдохнуть у каменного корыта и полечить раны либо болячки свои.
Кари вышел на прогалину, а за ним Сигфус. И тут они увидели: у родника сидели Фроди и Эгиль, а с ними – еще некий юнец. Те о чем-то болтали, пригоршнями черпали родниковую воду и пили ее. Они не видели нежданных пришельцев, ибо находились спиною к ним.
– Хорошо, когда зверь на ловца бежит, – сказал Кари нарочно громко.
Трое у родника живо повернули головы и увидели двух мужчин, которых признали не сразу.
Фроди первым распознал Кари и сказал:
– Неплохо бы спросить позволения, если топчешься там, где все места заняты.
– Все места в лесу никем не могут быть заняты, – возразил Кари.
– Но в лесу не место дерзить порядочным бондам.
Кари сказал:
– Относительно порядочности мы еще поговорим. Что же до леса, то он принадлежит божествам, а люди лишь вымаливают у них свое местечко.
– Это мудрые слова. Но прежде мудрецу, произносящему их, следовало бы привести себя в порядок. А то, я вижу, ты весь в колючках и грязи. Да и товарищу твоему посоветовал бы то же.
– Я не конунг, и одежда моя простецкая.
– Оно и видно, – засмеялся Фроди. – Но ты и не жрец, чтобы болтать о божествах.
Кари стоял на месте, не делая ни шагу – ни вперед, ни назад. То же самое и Сигфус. А эти, у родника, тоже сидели на камнях, как сидели до появления Кари и Сигфуса.
У Фроди, видно, не было желания продолжать разговор. Он сказал:
– Если дорога ваша пролегает мимо этого родника – она свободна. Но если вы собираетесь расположиться на этом месте – то ошиблись и даже очень. Здесь никому не будет позволено обосноваться даже на короткое время. Разве что конунгу, если пожалует он со своей свитой. – И обратясь к Эгилю: – Ясно ли сказано, Эгиль?
– И ясно и разумно, – со злостью бросил Эгиль.
– Да, я не конунг и не жрец родовой, – сказал Кари. – Я тот, от которого тебе не поздоровится.
Сигфус подивился словам Кари – и тону, и твердости, и угрозе, которые содержались в этих словах. Так мог говорить только известный берсерк, очень славный и опытный боец. Этих качеств за Кари до сего дня не числилось…
– Вы только послушайте! – возмущенно обратился к Эгилю и юнцу Фроди. – Не кажется ли вам, что он грозится?
– Не их надо спрашивать об этом, подлец Фроди, – крикнул Кари. – Не их, а меня! Я тебе отвечу как надо.
Фроди, признаться, не ожидал такого оборота. Чтобы этот Кари посмел вести подобные речи?! Да ведь ясно же, что тот, кто ведет себя так нагло, тот на что-то надеется. А на что надеется Кари? На того, кто стоит возле него?..
– Эй, Кари, я стал туг на ухо. Что ты сказал?
– Отныне твоя кличка – Подлец!!! Это я и сказал. Но я не знаю, долго ли тебе носить ее.
Фроди удивленно переглянулся с Эгилем:
– Нет, ты слышал?
– Даже очень внятно.
– Что же это такое?
– Наглость неблагодарного мышонка, которому ты по своей доброте на днях сохранил жизнь.
– Как же учат такого мышонка?
– Очень просто: плевком. А большего он не заслуживает, если не уберется сейчас же!
Кари обернулся к Сигфусу.
– Эти подлецы, наверно, очень глупы, если надеются запугать меня.
Фроди не выдержал: вскочил на ноги, грозно шевельнул бровями, захрипел, словно ему сдавили глотку. Это был плохой признак, берсерк ведет себя так, когда уже готов биться.
Фроди трясся от злости.
– Эгиль, – прохрипел он, – скажи им в последний раз, чтобы убирались подобру-поздорову. Если они хотят воды – плесни им в лицо.
– Подлец! – крикнул Кари. – Я хочу, чтобы ты припомнил зеленую лужайку, где бесчинствовал несколько дней назад…
– И что тогда?
– …чтобы припомнил Гудрид…
– Эту шлюху? – Фроди расхохотался, однако смех был не из обычных: это было зловещее предупреждение берсерка.
– Повтори еще раз, если только сможешь повторить, – сказал Кари.
Фроди подбоченился:
– Постой, постой! Уж не хочешь ли ты вызвать меня на бой?
– Вызывают честного, а не Подлеца! Разве ты позабыл свое настоящее имя?
Фроди зарычал, пошарил руками вокруг – он уже был вне себя. Гнев помутил его разум, и он понимал только одно: надо прикончить этого Кари!
Эгиль подал ему меч и сам вооружился мечом. А тот юнец, пяля глаза, бледный как снег, хоронился за скалой, нависавшей над родником.