Виконт де Бражелон или Десять лет спустя (3 тома) Ил. Ж.Боже
Шрифт:
Он глубоко и прерывисто вздохнул, торопливо поклонился и с трепещущим от горя сердцем, с пылающей головой и горящим взором скрылся за декорацией.
Принцесса только слегка пожала плечами. Заметив, что фрейлины из скромности отошли в сторону, она позвала их взглядом.
Это были девицы де Тонне-Шарант и де Монтале.
— Вы слышали, сударыни? — спросила принцесса.
— Что такое, ваше высочество?
— Что сказал граф де Гиш?
— Нет, не слыхали.
— Удивительно, — проговорила принцесса сострадательным тоном, — как отразилось изгнание на умственных способностях бедняги де Гиша. — И она продолжала, возвысив голос, чтобы несчастный не упустил ни единого из ее слов:
— Во-первых, он плохо вел свою партию, а кроме того, наговорил кучу вздора.
И она встала, напевая мелодию, под которую собиралась сейчас танцевать.
Гиш слышал все это. Стрела глубоко вонзилась в его сердце. Тогда, раздосадованный, рискуя испортить весь праздник, он бросился бежать, раздирая в клочья прекрасные одеяния своего Вертумна и теряя по дороге ветки винограда, фиговые и миндальные листья и все прочие атрибуты изображаемого им бога.
Через четверть часа он снова был в театре.
Принцесса оканчивала свое па.
Она заметила графа, но не взглянула на него, а он, в свою очередь, взбешенный, повернулся к ней спиною, когда она, в сопровождении своих нимф и сотни льстецов, проходила мимо.
В то же самое время на другом конце театра, у пруда, сидела женщина, устремив взоры на одно ярко освещенное окно. То было окно королевской ложи.
Выходя из театра, чтобы подышать свежим воздухом, де Гиш прошел мимо этой женщины и поклонился ей. Она поднялась с видом человека, застигнутого врасплох за мечтами, которые хотелось бы скрыть даже от себя самого.
Гиш узнал ее и остановился.
— Добрый вечер, мадемуазель! — приветливо проговорил он.
— Добрый вечер, граф!
— Ах, мадемуазель де Лавальер, — обратился к ней де Гиш, — как я счастлив, что встретил вас!
— Я тоже очень рада нашей встрече, граф, — сказала молодая девушка, делая шаг, чтобы удалиться.
— О, останьтесь, умоляю вас! — попросил де Гиш. — Вы любите уединение. Ах, как я понимаю это; такие наклонности свойственны всем женщинам с добрым сердцем. Ни одной из них не будет скучно вдали от светских удовольствий. О, мадемуазель, мадемуазель!
— Да что с вами, граф? — испуганно спросила Лавальер. — Вы, видимо, расстроены?
— Я? Нет, нет, я совсем не расстроен.
— В таком случае, господин де Гиш, позвольте мне выразить вам свою благодарность. Я знаю, что только благодаря вашему ходатайству меня назначили фрейлиной принцессы.
— Да, правда, я припоминаю, очень рад, мадемуазель. Вы, вероятно, любите кого-нибудь?
— Я?
— Ах, простите, я не знаю, что говорю; тысячу раз прошу прощения.
Принцесса была права, совершенно права; это жестокое изгнание повредило мои умственные способности.
— Но мне кажется, граф, что король принял вас благосклонно?
— Вы полагаете?.. Благосклонно… кажется, благосклонно… да.
— Разумеется, благосклонно; ведь вы, по-моему, вернулись без его позволения?
— Это правда, и мне кажется, что вы правы, мадемуазель. А не видели ли вы где-нибудь здесь виконта де Бражелона?
При этом имени Лавальер вздрогнула.
— К чему этот вопрос? — проговорила она.
— О боже мой! Неужели я оскорбил вас? — спохватился де Гиш. — В таком случае я несчастный человек, достойный сожаления.
— Да, вы несчастны и достойны сожаления, господин де Гиш, вы, по-видимому, ужасно страдаете.
— Ах, мадемуазель, почему у меня нет преданной сестры, верного друга…
— У вас есть друзья, господин де Гиш, и как раз виконт де Бражелон, о котором вы только что говорили, ваш настоящий друг.
— Да, действительно это один из лучших моих друзей. До свидания, мадемуазель, до свидания. Мое почтение.
И он как безумный бросился в сторону пруда. Его черная тень скользила по ярко освещенным деревьям и расплывалась на сверкавшей поверхности пруда.
Лавальер сочувственно проводила его глазами.
— Да, да, — проговорила она, — он страдает, и я начинаю догадываться, из-за чего.
Тут к ней подбежали ее подруги, девицы де Монтале и де Тонне-Шарант.
Они только что сменили костюмы нимф на обычные платья и, возбужденные этой прекрасной ночью и своим успехом, прибежали за своей подругой.
— Как! Вы уже здесь! — воскликнули они, — А мы думали, что придем первые на условленное место.
— Я здесь уже четверть часа, — отвечала Лавальер.
— Разве вам не понравились танцы?
— Нет.
— А весь спектакль?
— Тоже не понравился. Я предпочитаю смотреть на этот темный лес, в глубине которого там и сям вспыхивают огоньки, точно мигают глаза какого-то таинственного существа.
— Какая она поэтичная особа, наша Лавальер, — усмехнулась де Тонне-Шарант.
— Несносная! — возразила Монтале. — Когда мы забавляемся, она плачет, а когда нас обижают и мы, женщины, плачем, Лавальер хохочет.
— Нет, я не такая, — заявила де Тонне-Шарант. — Кто меня любит, должен мне льстить, кто мне льстит, тот мне нравится, а уж кто мне нравится…
— Ну, что же ты не договариваешь? — сказала Монтале.