Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Книга 1 (худ. Клименко)
Шрифт:
— Гурвиль, верните этого человека, — приказал Фуке.
Гурвиль догнал д’Артаньяна на лестнице. Услышав за спиною шаги, д’Артаньян обернулся и узнал Гурвиля.
— Хороши порядки, сударь, у ваших господ финансистов, — сказал мушкетер. — Я прихожу к господину Фуке получить сумму, назначенную мне его величеством, а он встречает меня так, словно я нищий, явившийся просить милостыню, или жулик, готовый стянуть что-нибудь из серебра.
— Но вы, кажется, произнесли имя Кольбера,
— Да, я иду к нему, хотя бы для того, чтобы получить сведения о людях, которые поджигают чужие дома, крича: «Да здравствует Кольбер!»
Гурвиль насторожился:
— Ах, вы намекаете на то, что произошло на Гревской площади?
— Ну конечно!
— Но разве эти события как-нибудь коснулись вас?
— Кольбер превращает мой дом в костер, и это, по-вашему, не касается меня!
— Ваш дом… Ваш дом хотели сжечь?
— Ну да!
— Значит, это вы владелец кабачка под вывеской «Нотр-Дам»?
— Да, я стал им с неделю тому назад.
— Уж не вы ли тот отважный военный, который рассеял бунтовщиков, собиравшихся сжечь живьем осужденных?
— Поставьте себя на мое место, господин Гурвиль. Я — военный и в то же время домовладелец. Как военный, я должен содействовать исполнению приказа короля, как собственник — охранять свой дом от огня. Я и выполнил разом обе обязанности, отдав господ Лиодо и д’Эмери в руки стрелков.
— Так это вы выбросили кого-то из окна?
— Да, я, — скромно отвечал д’Артаньян.
— И убили Менвиля!
— Пришлось, к сожалению, — заявил мушкетер с поклоном, точно принимая поздравления.
— Словом, это вы были причиной того, что осужденные повешены?
— Да, вместо того чтобы быть заживо сожженными. И я горжусь этим, сударь. Я избавил этих несчастных от ужаснейших мучений. Понимаете ли, господин Гурвиль, их хотели сжечь заживо! Ведь это превосходит всякое воображение.
— Не стану вас больше задерживать, господин д’Артаньян, — сказал Гурвиль, желая избавить министра от встречи с человеком, нанесшим ему такой тяжелый удар.
— Нет, нет, — вмешался Фуке, стоявший все время за дверью и слышавший весь разговор. — Напротив, прошу вас войти, господин д’Артаньян.
— Простите, господин министр, — заговорил д’Артаньян, — но мне время дорого. Я должен еще побывать у господина Кольбера, чтобы переговорить с ним и получить следуемые мне деньги.
— Вы можете получить их здесь, сударь, — сказал Фуке.
Д’Артаньян с удивлением взглянул на министра.
— Вам дали здесь необдуманный ответ, я слышал его, — продолжал Фуке. — А между тем человек ваших достоинств должен быть известен всем.
Д’Артаньян
— У вас есть ордер? — спросил Фуке.
— Да, господин министр.
— Я сам выдам вам деньги. Пройдите со мною.
Сделав Гурвилю и аббату знак остаться в комнате, он увел д’Артаньяна в свой кабинет.
— Сколько вам следует получить, сударь? — спросил он.
— Что-то вроде пяти тысяч ливров, монсеньор.
— Это, вероятно, оставшееся за казною жалованье?
— Нет, это жалованье за четверть года вперед.
— Вы получаете за четверть года пять тысяч ливров? — спросил министр, внимательно всматриваясь в мушкетера. — Значит, король назначил вам двадцать тысяч ливров в год?
— Да, монсеньор, я получаю в год двадцать тысяч ливров. Вы находите, что это слишком много?
— Я? — с горькой улыбкой возразил Фуке. — Если б я умел распознавать людей, если б во мне было побольше осторожности и рассудительности вместо легкомыслия и ветрености — словом, если бы я, подобно иным людям, умел устраивать свою жизнь, вы получали бы не двадцать, а сто тысяч ливров в год и служили бы не королю, а мне.
Д’Артаньян слегка покраснел. В похвалах, в самом тоне льстеца всегда заключается тонкий яд, действующий даже на самых сильных духом людей.
Министр выдвинул ящик стола, достал четыре свертка монет и положил их перед мушкетером.
Гасконец развернул один из них.
— Здесь золото, — сказал он.
— Да, оно меньше обременит вас, сударь.
— Но ведь в этих свертках двадцать тысяч ливров, монсеньор, а мне нужно только пять.
— Я хочу избавить вас от труда являться в главное казначейство четыре раза в год.
— Монсеньор, вы подавляете меня своей любезностью.
— Я только исполняю свой долг, шевалье. Надеюсь, вы не сохраните дурного чувства ко мне под влиянием необдуманных слов моего брата. Это человек с очень вспыльчивым, своенравным характером.
— Монсеньор, — возразил д’Артаньян, — поверьте, меня огорчают только ваши извинения.
— Так я не буду больше извиняться, попрошу вас только оказать мне любезность.
— Любезность? О, монсеньор!
Фуке снял с пальца брильянтовый перстень, стоимостью по крайней мере в тысячу пистолей.
— Сударь, — обратился он к д’Артаньяну, — этот брильянт был подарен мне другом детства, человеком, которому вы оказали огромную услугу.
Голос его заметно дрогнул.
— Услугу? — с удивлением произнес д’Артаньян. — Я оказал услугу одному из ваших друзей?
— Да, и вы не могли еще позабыть о ней, так как сделали это не далее как сегодня.
— Как же звали вашего друга?