Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2

Дюма-отец Александр

Эта реплика, вызвавшая улыбку у Монтале и де Гиша, снова наполнила гневом сердце принца.

– Очень мило, – проговорил он, едва сдерживаясь. – Как почтительно со мной обращаются в моем собственном доме!

– Ваше высочество, ваше высочество, – шепнул шевалье на ухо принцу так, чтобы все видели, что он его успокаивает.

– Пойдем! – ответил ему принц, так резко повернувшись, что чуть не толкнул принцессу.

Шевалье последовал за ним в его кабинет, где принц, бросившись на стул, дал

полную волю своей ярости.

Шевалье поднял глаза к небу, сложил руки и не произносил ни слова.

– Твое мнение? – спросил принц.

– О, ваше высочество, положение очень серьезное!

– Это ужасно! Такая жизнь не может больше продолжаться.

– Что за несчастье, в самом деле! – воскликнул шевалье. – А мы-то надеялись, что после отъезда этого шального Бекингэма все будет спокойно.

– А стало еще хуже!

– Этого я не говорю, ваше высочество.

– Ты не говоришь, но я говорю. Бекингэм никогда не осмелился бы сделать и четверти того, что мы видели.

– Чего же именно?..

– Да как же! Спрятаться для того, чтобы танцевать, прикинуться больной, чтобы наедине пообедать с ним!

– Нет, нет, ваше высочество!

– Да, да! – восклицал принц, подзадоривая сам себя, как капризный ребенок. – Только я не намерен это терпеть.

– Ваше высочество, выйдет скандал…

– Э, черт возьми! Со мною не стесняются, а я должен стесняться? Подожди меня, шевалье, я сейчас.

Принц скрылся в соседней комнате и спросил у слуги, вернулась ли из капеллы королева-мать.

Анна Австрийская была счастлива. В ее семье царило согласие, народ был в восторге от молодого короля, государственные доходы увеличивались, внешний мир был обеспечен, – словом, все сулило ей спокойное будущее. Иногда она упрекала себя при воспоминании о бедном юноше, которого она приняла, как мать, и прогнала, как мачеха.

Неожиданно к ней вошел герцог Орлеанский.

– Матушка, – вскричал он, закрывая за собой дверь, – так не может продолжаться!

Анна Австрийская подняла на него свои прекрасные глаза и вздохнула.

– О чем вы говорите?

– О принцессе.

– Верно, этот сумасшедший Бекингэм прислал ей какое-нибудь прощальное письмо?

– Ах нет, матушка, дело вовсе не в Бекингэме. Принцесса уже нашла ему заместителя.

– Филипп, что вы говорите? Ваши слова крайне легкомысленны.

– Разве вы не заметили, что господин де Гиш то и дело бывает у нее, что он постоянно с ней?

Королева всплеснула руками и расхохоталась.

– Филипп, – сказала она, – вы положительно больны.

– От этого мне не легче, матушка, я очень страдаю.

– И вы требуете, чтобы вас лечили от болезни, которая существует только в вашем воображении? Вы желали бы, ревнивец, чтобы вас поддержали, одобрили ваше поведение,

хотя ваша ревность не имеет никаких оснований.

– Ну вот, теперь вы начинаете говорить про этого то же самое, что говорили про того.

– Да ведь и вы, сын мой, – сухо проговорила королева, – ведете себя по отношению к этому совершенно так же, как и по отношению к тому.

Немного задетый, принц поклонился.

– Но если я вам приведу факты, вы поверите?

– Сын мой, во всем прочем, кроме ревности, я поверила бы вам без всякой ссылки на факты, но в отношении ревности я этого не обещаю.

– Значит, я понимаю ваши слова так, что ваше величество приказывает мне молчать и забыть обо всем.

– Никоим образом, вы мой сын, и мой материнский долг – быть к вам снисходительной.

– Ах, доведите до конца свою мысль: вы должны быть снисходительны ко мне как к безумцу.

– Не преувеличивайте, Филипп, и берегитесь представить свою жену как существо испорченное.

– Но факты!

– Я слушаю.

– Сегодня утром в десять часов у принцессы играла музыка.

– Невинная вещь.

– Господин де Гиш разговаривал с нею наедине… Да, я и забыл вам сказать, что последнюю неделю он следует за нею, как тень.

– Друг мой, если бы они делали что-нибудь дурное, они бы прятались.

– Прекрасно! – вскричал герцог. – Я только и ждал, чтобы вы это сказали. Запомните же хорошенько. Сегодня утром, повторяю, я захватил их врасплох и совершенно ясно выразил им свое неудовольствие.

– И будьте уверены, что этого достаточно, а может быть, вы даже переусердствовали в своем неудовольствии. Эти молодые женщины обидчивы. Упрекнуть их в ошибке, которую они не совершали, иногда все равно, что сказать, что они могли бы ее сделать.

– Хорошо, хорошо, подождите. Запомните, что вы сказали, матушка: «Сегодняшнего урока достаточно, и если бы они делали что-нибудь дурное, то прятались бы».

– Да, я это запомню.

– Ну так вот, раскаиваясь, что утром я погорячился, и воображая, что Гиш дуется и сидит у себя, я отправился к принцессе. Угадайте же, что я там застал? Снова музыку, танцы и де Гиша. Его там прятали.

Анна Австрийская нахмурила брови.

– Это нехорошо, – заметила она. – Что же сказала принцесса?

– Ничего.

– А Гиш?

– Тоже… Впрочем, нет… Он пробормотал какую-то дерзость…

– Какой же вы сделали вывод, Филипп?

– Что я одурачен, что Бекингэм был только ширмой, а настоящий герой – Гиш.

Анна пожала плечами.

– А дальше?

– Я хочу удалить Гиша так же, как Бекингэма, и буду просить об этом короля, если только…

– Если только?

– Если только вы, матушка, сами не возьметесь за это, вы, такая умная и добрая.