Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2
Шрифт:
– Ну, понятно. До свидания, граф!
– До свидания!
– Кстати…
– Что?
– У вас легкая рука?
– Очень.
– Следовательно, вы успеете окончить ваши три с половиной стиха к завтрашнему утру?
– Надеюсь.
– В таком случае до завтра.
– До завтра, прощайте.
Сент-Эньяну волей-неволей пришлось раскланяться; он исчез за деревьями.
Во время разговора де Гиш и Сент-Эньян отошли довольно далеко от замка.
У всякого математика, всякого поэта и всякого мечтателя свои развлечения. Сент-Эньян, расставшись с де Гишем, очутился на краю парка, где начинались уже разные службы и где за большими купами акаций и каштанов, оплетенных диким виноградом, возвышалась стена, отделявшая парк от двора со службами.
Оставшись один, Сент-Эньян пошел по направлению к этим постройкам; де Гиш повернул в противоположную сторону. Один возвращался, следовательно, к цветникам, другой же шел к ограде.
Сент-Эньян шагал по мягкому песку под непроницаемым сводом рябин, сирени и боярышника, никем не видимый и не слышимый. Он обдумывал выход из трудного положения, очень разочарованный тем, что ему не удалось ничего выведать о Лавальер, несмотря на все ухищрения, пущенные им в ход.
Вдруг до его уха донеслись звуки человеческих голосов. Это был шепот, женские жалобы, прерываемые вопросами, тихий смех, вздохи, заглушенные возгласы удивления; отчетливее всего можно было различить голос женщины.
Сент-Эньян остановился и с удивлением обнаружил, что голоса раздаются откуда-то сверху.
Подняв голову, он заметил женщину, забравшуюся по лестнице на верхушку каменной ограды; она разговаривала, оживленно жестикулируя, с сидевшим на дереве мужчиной; видна была только его голова. Женщина была по одну сторону стены, мужчина – по другую.
XXX. Лабиринт
Де Сент-Эньян искал только сведений, а нашел целое приключение. Ему повезло.
Любопытствуя узнать, почему мужчина и женщина находятся здесь, а главное, о чем они разговаривают в такой поздний час и в таком неудобном положении, де Сент-Эньян тихонько подкрался к самой лестнице.
Устроившись поудобнее, он услышал следующий разговор.
Говорила женщина.
– Право же, господин Маникан, – в голосе ее слышались упреки и в то же время кокетливые нотки, – право же, вы подвергаете нас большому риску. Если мы будем продолжать наш разговор, нас застанут врасплох.
– Весьма вероятно, – перебил мужчина самым спокойным и флегматичным тоном.
– Что же тогда скажут? Ах, если кто-нибудь увидит меня, я умру со стыда!
– Это было бы большим ребячеством, на которое я считаю вас неспособной.
– Добро бы еще между нами было что-нибудь; но накликать на себя неприятности так, за здорово живешь, – благодарю покорно. Прощайте, господин Маникан!
«Прекрасно! Я знаю мужчину; теперь нужно узнать женщину», – сказал про себя де Сент-Эньян, рассматривая стоящие на перекладине лестницы ножки, обутые в изящные голубые шелковые туфли, в чулках телесного цвета.
– Ради бога, подождите минутку, дорогая Монтале! – воскликнул де Маникан. – Ради бога, не исчезайте. Мне нужно сказать вам еще много важных вещей.
– Монтале! – прошептал де Сент-Эньян. – Одна из тройки! У каждой из трех кумушек свое увлечение; только мне казалось, что увлечение этой называется господин Маликорн, а не Маникан.
Услышав призыв своего собеседника, Монтале остановилась посредине лестницы. Несчастный Маникан перебрался на другую ветку каштана, чтобы занять более удобное положение.
– Выслушайте меня, прошу вас, надеюсь, вы не подозреваете меня в дурных намерениях?
– Нисколько… Но зачем же, однако, это письмо, в котором вы напоминаете о своих услугах? Зачем это свидание в такой час и в таком месте?
– Вы спрашиваете меня, зачем я желал пробудить у вас чувство благодарности, напомнив вам, что это я ввел вас к принцессе? Да просто я очень хотел получить свидание с вами, на которое вы так любезно согласились, и не мог найти более верного средства подействовать на вас. Почему я выбрал для него этот час и это место? Потому, что час казался мне удобным, а место уединенным. А мне нужно попросить вас о таких вещах, о которых неудобно говорить при свидетелях.
– Послушайте, господин де Маникан!
– У меня самые чистые намерения, дорогая Монтале.
– Господин де Маникан, я думаю, что мне следует уйти.
– Выслушайте меня, а не то я перепрыгну к вам; лучше не прекословьте, потому что как раз сейчас меня очень раздражает одна ветка; я не ручаюсь за себя. Не берите с нее пример и слушайте меня.
– Хорошо, я вас слушаю; но говорите короче, потому что если вас раздражает ветка, то меня – перекладина лестницы, которая врезалась в мои подошвы. Под мои туфли подведена мина, предупреждаю вас.
– Окажите мне любезность, дайте вашу руку, мадемуазель.
– Зачем?
– Да дайте же!
– Вот вам рука; но что такое вы делаете?
– Тащу вас к себе.
– Зачем? Надеюсь, вы не хотите усадить меня на ветку рядом с собой?
– Нет, но я хочу, чтоб вы сели на ограде; вот так. Место широкое, удобное, и я много бы дал, чтобы вы позволили мне присесть рядом с вами.
– Ничего, ничего, вам хорошо и там; нас увидят.
– Вы думаете? – вкрадчиво спросил Маникан.
– Уверена.
– Будь по-вашему. Я остаюсь на каштане, хотя мне здесь очень неуютно.
– Господин Маникан, вы отвлеклись от темы.
– Это правда.
– Вы мне писали?
– Писал.
– Зачем же вы писали?
– Представьте себе, что сегодня в два часа де Гиш уехал.
– А дальше?
– Видя, что он уезжает, я, по своему обыкновению, последовал за ним.
– Вижу, потому что вы здесь.
– Погодите-ка… Вам ведь известно, не правда ли, что бедняга де Гиш был в ужасной немилости?