Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Сударь, но суперинтендант не имел права делать того, что сделал.
— Почему? — спросил д'Артаньян.
— Потому что ваш ордер… Не потрудитесь ли вы показать мне ваш ордер?
— Охотно; вот он.
Кольбер схватил бумагу с поспешностью, возбудившею в мушкетере невольное беспокойство и сожаление о том, что он ее отдал.
— Вот видите, — продолжал Кольбер, — королевский приказ гласит: «По предъявлении сего уплатить господину д'Артаньяну сумму в пять тысяч ливров, составляющую, четверть назначенного ему мною годового оклада».
— Совершенно верно, приказ таков, — отвечал д'Артаньян с преувеличенным спокойствием.
— Значит, король считал нужным дать вам всего лишь пять тысяч ливров.
Почему же суперинтендант выдал вам больше?
— Вероятно, потому, что мог дать больше; ведь это никого не касается.
— Вполне естественно, что вы не сведущи в счетоводстве, — с сознанием собственного превосходства заметил Кольбер. — Скажите, пожалуйста, как бы вы поступили, если вам нужно было бы уплатить тысячу ливров?
— Мне никогда не приходилось платить тысячу ливров, — возразил д'Артаньян.
— Но ведь не станете же вы платить больше того, что должны! — раздраженно вскричал Кольбер.
— Во всем этом мне ясно одно: у вас одна манера рассчитываться, а у господина Фуке — другая, — заметил мушкетер.
— Моя манера единственно правильная.
— Я не отрицаю.
— А между тем вы получили то, что вам не причиталось.
Глаза д'Артаньяна сверкнули молнией.
— Вы хотите сказать: получил вперед то, что должен был получить потом? Если б я получил то, что мне не причиталось, я совершил бы кражу.
Кольбер ничего не ответил на этот щекотливый вопрос.
— Вы должны в кассу пятнадцать тысяч ливров, — сказал он в порыве служебного рвения.
— В таком случае окажите мне кредит, — с неуловимой иронией отвечал д'Артаньян.
— И не подумаю, сударь.
— Что такое? Вы намерены отобрать у меня эти три свертка золотых?
— Вы вернете их в мою кассу.
— Ну, нет! Не рассчитывайте на это, господин Кольбер.
— Но король нуждается в своих деньгах, сударь.
— А я, господин Кольбер, нуждаюсь в деньгах короля.
— Может быть, но вы вернете мне эту сумму.
— Ни за что на свете. Я слышал, что хороший кассир ничего не возвращает, но и не берет обратно.
— Посмотрим, сударь, что скажет король, когда я покажу ему этот ордер, который доказывает, что господин Фуке не только уплатил то, чего не следует, но и не удержал документа, по которому произвел уплату.
— А, теперь мне понятно, господин Кольбер, для чего вы отобрали у меня бумагу! — вскричал д'Артаньян.
В голосе его звучала угроза, но Кольбер не уловил ее.
— Вы поймете это лучше впоследствии, — сказал он, подняв руку, в которой был ордер.
— О, я и так прекрасно понимаю, что мне нечего дожидаться, господин Кольбер! — воскликнул д'Артаньян, быстро выхватив бумагу из руки Кольбера и спрятав ее в карман.
— Но это насилие, сударь! — крикнул Кольбер.
— Полно, стоит ли обращать внимание на выходку грубого солдата, проговорил д'Артаньян. — Счастливо оставаться, дорогой господин Кольбер.
И, рассмеявшись прямо в лицо будущему министру, он вышел из кабинета.
— Ну, теперь этот господин будет меня обожать, — сказал про себя мушкетер. — Жаль только, что я едва ли с ним когда-нибудь встречусь.
Глава 17
ФИЛОСОФИЯ СЕРДЦА И УМА
Человека, побывавшего в опасных передрягах, столкновение с Кольбером могло только позабавить.
Поэтому весь длинный путь от улицы Нев-де-Пти-Шан до Ломбардской улицы д'Артаньян внутренне посмеивался над интендантом. Он еще продолжал смеяться, когда на пороге лавки встретил улыбающегося Планше. Впрочем, последний почти всегда улыбался со времени возвращения своего патрона и получения английских гиней.
— Наконец-то вы пришли, мой дорогой господин, — сказал он при виде д'Артаньяна.
— Да, но ненадолго, дружище, — ответил мушкетер, — поужинаю, лягу соснуть часиков на пять, а на рассвете — на коня и марш в путь… А что, моей лошади дали полторы порции, как я велел?
— Ах, сударь, — сказал Планше, — вы отлично знаете, что ваша лошадь любимица всего дома; мои приказчики то и дело ее балуют и кормят сахаром, орехами и сухарями. А вы еще спрашиваете, получила ли она свою порцию овса. Спросите лучше, не лопнула ли она от обжорства.
— Ну, хорошо, хорошо, Планше. Поговорим обо мне.
Готов ли ужин?
— Готов. Горячее жаркое, раки, белое вино и свежие вишни.
— Славный ты малый, Планше! Давай поужинаем, а там — спать.
За ужином д'Артаньян заметил, что Планше усиленно трет себе лоб, точно набираясь решимости, чтобы высказать какую-то мысль, крепко засевшую в мозгу. Бросив ласковый взгляд на доброго товарища былых странствий, д'Артаньян чокнулся с ним и спросил:
— Друг Планше, ты что-то хочешь сказать мне и не решаешься? Выкладывай, в чем дело!
— Мне кажется, — отвечал Планше, — вы опять отправляетесь в какую-то экспедицию.
— Допустим.
— У вас опять какая-то новая идея?
— Возможно, мой друг.
— Придется опять рискнуть капиталом? Вкладываю пятьдесят тысяч ливров в ваше новое предприятие!
Сказав это, Планше радостно потер руки.
— Тут есть одна загвоздка, Планше, — возразил д'Артаньян.
— Какая же?
— А та, что замысел не мой и я не могу в него вложить ничего своего.
Эти слова исторгли из груди Планше глубокий вздох.