Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Вы знаете, господин д'Эрбле, что каждое ваше слово — семя, которое в моем уме прорастает и приносит плоды. Я еду в Лувр.
— Помните, д'Артаньяну не нужно ехать через Сен-Манде. Он прямо отправится в Лувр; нужно вычесть этот час из того времени, которое есть у нас в запасе.
— Может быть, у д'Артаньяна есть все, но у него нет моих английских лошадей. Через двадцать пять минут я буду в Лувре.
И, не теряя ни секунды, Фуке приказал подать лошадей. Арамис успел сказать ему:
— Возвращайтесь так же быстро, как поедете туда; буду ждать вас с нетерпением.
Через пять минут министр летел к Парижу.
Между тем Арамис попросил указать ему комнату, где отдыхал Портос.
На кровати лежал Портос. Его лицо покраснело, лучше сказать — полиловело, глаза опухли, рот был открыт. От храпа, который вырывался из глубин его груди, дрожали оконные стекла. Глядя на вздувшиеся мышцы его лица, на спутанные и прилипшие ко лбу волосы, на сильное движение поднимавшегося подбородка и плеч, нельзя было не почувствовать своего рода восхищения: сила, доходящая до такой степени, почти божественна.
По приказанию Пелисона слуга разрезал сапоги Портоса, потому что просто снять их не было ни малейшей возможности. Четверо лакеев тщетно пробовали стянуть их. Им даже не удалось разбудить Портоса.
Сапоги сняли, разрезав их на ремешки, и ноги исполина упали на кровать. С него срезали все остальное платье; отнесли в ванну и целый час продержали в теплой воде; надели на него чистое белье; уложили в согретую грелкой постель. Все это стоило большого труда. Усилия слуг пробудили бы мертвого, но Портос даже не открыл глаз, ни на секунду не прервал своего могучего храпа.
Арамис, худощавый и нервный, собрав все свое мужество, хотел превозмочь усталость и поработать с Гурвилем и Пелисоном, но, внезапно лишившись чувств, повалился на стул и не смог подняться. Его отнесли в соседнюю комнату. Вскоре отдых в удобной кровати успокоил его возбужденный мозг.
Глава 27
ФУКЕ ДЕЙСТВУЕТ
Тем временем Фуке мчался к Лувру на своих английских лошадях.
Король работал с Кольбером.
Вдруг Людовик задумался. Два смертных приговора, которые он подписал, вступая на трон, время от времени вспоминались ему. Когда он сидел с отрытыми глазами, они вставали перед ним, как два траурных пятна. Когда он опускал веки, ему представлялись два пятна крови.
— Господин Кольбер, — внезапно повернулся он к интенданту, — мне иногда кажется, что люди, которых я осудил по вашему совету, не были так уж виновны.
— Ваше величество, они были выбраны из стаи откупщиков, чтобы покарать их в пример другим.
— Кто выбрал их?
— Необходимость, государь, — холодно ответил Кольбер.
— Необходимость! Великое слово! — прошептал молодой король.
— Великая богиня, ваше величество.
— Не правда ли, это были преданные друзья суперинтенданта финансов?
— Да, ваше величество, это были его друзья, которые за него отдали бы жизнь.
— Они ее и отдали, — заметил король.
— Правда, но, к счастью, без всякой пользы, а это не входило в их намерения.
— Сколько денег присвоили эти люди?
— Около десяти миллионов, причем шесть были конфискованы у них.
— И эти деньги у меня в казне? — спросил король с чувством отвращения.
— Да, ваше величество; но эта конфискация, которая должна была бы разорить Фуке, не достигла своей цели.
— Какой из этого вывод, господин Кольбер?
— Я считаю, что, если Фуке поднял против вашего величества толпу мятежников для того, чтобы спасти от казни своих друзей, он поднимет целую армию, когда самому понадобится избегнуть кары.
— Удивляюсь, — сказал король, — что, думая так о Фуке, вы давно не дали мне совета.
— Какого совета, ваше величество?
— Сначала скажите мне ясно и определенно, что вы думаете о Фуке.
— Я думаю, государь, что Фуке не довольствуется тем, что приобретает деньги, как кардинал Мазарини, отнимая таким путем у вашего величества часть вашего могущества, но и привлекает к себе всех любителей веселой, роскошной жизни, поклонников того, что бездельники называют поэзией, а политики — испорченностью; что, поднимая против вас, государь, подданных вашего величества, он наносит ущерб королевским правам, и если так будет продолжаться, он сделает из вашего величества слабого и незначительного короля.
— А как называют такие замыслы, господин Кольбер?
— Государственным преступлением.
— И что делают с такими преступниками?
— Их арестовывают, судят и карают.
— А вы уверены, что Фуке задумал совершить то преступление, которое вы ему приписываете?
— Более того, государь. Он уже приступил к исполнению своего замысла.
Есть очевидное, осязательное, вещественное доказательство его измены.
— Какое?
— Я узнал, что Фуке укрепляет Бель-Иль.
— С какой целью?
— С целью со временем защищаться от короля.
— Но если это верно, господин Кольбер, — Людовик, — необходимо немедленно же поступить как вы говорили: нужно арестовать Фуке!
— Невозможно!
— Я уже, кажется, говорил вам, что этого слова не должны произносить те, кто мне служит.
— Слуги вашего величества не могут помешать Фуке быть суперинтендантом.
— Так что же из того?
— Благодаря этой должности за него весь парламент, так же как и вся армия — благодаря его щедрости, все писатели — благодаря его любезности, все дворянство — благодаря его подаркам.
— Значит, другими словами, я бессилен против Фуке?
— Да, по крайней мере, в настоящую минуту, ваше величество.
— Вы плохой советчик, господин Кольбер.
— О нет, ваше величество, я не ограничиваюсь простым указанием на опасность.
— Полно. Как можно подкопаться под этого колосса?
И король с горечью засмеялся.
— Он поднялся благодаря деньгам, убейте его деньгами же, ваше величество.
— Лишить его должности?
— Это плохое средство.
— Укажите хорошее.