Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— И что же?
— Что?.. Я испытываю сейчас странное чувство: я упиваюсь отчаянием.
Некоторые души — моя, по-видимому, принадлежит к их числу — находят наслаждение в уверенности, что все потеряно и наконец настал час, когда надо погибнуть.
— О, надеюсь, ваше величество, — сказал Атос, — что вы еще не дошли до такой крайности!
— Если вы говорите мне это, граф, если вы стараетесь оживить надежду в моем сердце, значит, вы неправильно поняли меня. Я приезжал в Блуа, граф, просить как милостыню миллион у Людовика, надеясь при его помощи поправить свои дела. Но
— Позвольте, ваше величество, не согласиться с вами.
— Как, граф, вы не предполагаете во мне достаточно мужества, чтобы оценить свое положение?
— Ваше величество, я всегда замечал, что резкие повороты судьбы случаются именно в отчаянных положениях.
— Благодарю вас, граф. Отрадно встретить человека с таким сердцем, как ваше, человека, чья вера в бога и монархию никогда не позволит ему разувериться в судьбе короля, каким бы испытаниям она его не подвергала.
К несчастью, ваши слова, граф, похожи на лекарства, которые излечивают раны, но бессильны против смерти. Благодарю вас, граф, за желание утешить меня; благодарю за вашу добрую память, но я знаю, что мне нужно делать… Теперь меня ничто не спасет. И я так уверен в этом, что еду в изгнание с моим старым Парри; еду упиваться своими бедствиями в пустынном убежище, которое предлагает мне Голландия. Там, поверьте мне, граф, скоро все кончится. Смерть не замедлит явиться. Ее так часто призывало это тело, терзаемое душевными муками, и эта душа, взывающая к небесам.
— У вашего величества есть мать, сестра, братья, вы глава семейства, вы должны просить у бога долгих лет жизни, а не скорой смерти. Вы в изгнании, в несчастье, но за вами ваше право. Вы должны искать битв, опасностей, подвигов, а не покоя смерти.
— Граф, — ответил Карл, улыбаясь с невыразимой грустью, — слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы король завоевал государство с одним слугою, таким старым, как Парри, и с тремястами экю, которые везет этот слуга в своем кошельке?
— Нет, этого я не слыхал, но я знаю, что не один развенчанный король вступал на престол с помощью твердой воли, постоянства друзей и миллиона франков, умело израсходованного.
— Вы, очевидно, не поняли меня? Этот миллион я просил у брата моего Людовика… и мне было отказано.
— Ваше величество, — произнес Атос, — не угодно ли вам уделить мне несколько минут и внимательно выслушать то, что мне остается сказать вам?
Карл пристально посмотрел на Атоса.
— Извольте, говорите.
— Соблаговолите пройти ко мне, ваше величество, — сказал граф, направляясь к дому.
Он привел короля в свой кабинет и предложил ему сесть.
— Ваше величество, — начал он, — говорили мне, что при нынешнем положении вещей в Англии с помощью миллиона франков вы сможете возвратить себе престол?
— Могу, по крайней мере, решиться на попытку и, если она не удастся, умереть как подобает королю.
— Так исполните ваше обещание и выслушайте меня терпеливо.
Карл кивнул в знак согласия. Атос подошел к двери, посмотрел, не подслушивает ли кто-нибудь, запер задвижку и сел на прежнее место.
— Ваше величество, — сказал он, — изволили
— Да, помню и вечно буду помнить.
— Сыну трудно слушать такую мрачную повесть, которую он, вероятно, не раз уже выслушивал. Однако я должен повторить ее вам со всеми подробностями.
— Говорите.
— Когда король, отец ваш, готовился взойти на эшафот, поставленный у самого окна его комнаты, все было подготовлено к побегу. Палача удалили.
Устроили ход под полом помещения, в котором находился король. Я сам стоял под роковым помостом, как вдруг услышал на нем шаги вашего отца.
— Парри рассказывал мне все эти страшные подробности, граф.
Атос поклонился и продолжал:
— Но вот чего он не мог рассказать вам, потому что это происходило только между вашим отцом, богом и мною и я никогда не говорил об этом даже самым близким из моих друзей. «Отойди, — сказал ваш отец палачу в маске, — отойди на минуту. Я знаю, что принадлежу тебе, но помни, что ты должен поразить меня, только когда я дам знак. Я хочу спокойно помолиться».
— Извините, если я перебью вас, — молвил Карл II, побледнев, — но вы, граф, знаете все подробности этого страшного события, никому другому не известные. Не помните ли вы имени этого проклятого палача, этого труса, который закрыл свое лицо, чтобы безнаказанно лишить жизни короля?
Атос слегка побледнел.
— Его имя? — повторил он. — Помню, но не могу сказать.
— А что с ним стало?.. В Англии никто ничего о нем не знает. Где он теперь?
— Он умер.
— Он умер, но как? Неужели в своей постели, спокойной и тихой смертью честных людей?
— Он умер насильственной смертью, в страшную ночь, пораженный гневом людским и громом небесным. Тело его, пронзенное кинжалом, низверглось в бездну океана. Бог да простит его убийцу.
— Продолжайте, — попросил Карл II, заметив, что Атос не хочет больше говорить об этом.
— Сказав это палачу, король прибавил: «Ты поразишь меня, когда я подниму руку и скажу: Remember!»
— В самом деле, — прошептал Карл II, — я знаю, что это было последнее слово моего несчастного отца. Но с какой целью сказал он его? Кому?
— Французскому дворянину, стоявшему под эшафотом.
— Стало быть, вам, граф?
— Да, ваше величество, и каждое слово короля, проникшее через покрытые черным сукном доски эшафота, и теперь еще звучит в моих ушах. Король стал на колени. «Граф де Ла Фер, здесь ли вы?» — спросил он. «Здесь, ваше величество», — отвечал я. Тогда король наклонился ниже.
Карл II в сильном волнении тоже наклонился к Атосу, ловя каждое его слово. Голова его почти касалась головы Атоса.
Граф продолжал:
— «Граф де Ла Фер, — сказал он, — ты не мог спасти меня. Меня нельзя было спасти. Пусть я совершу святотатство, но последние слова будут обращены к тебе. Ради поддержки дела, которое я считал правым, я потерял престол своих предков и погубил наследие своих детей».
Карл II закрыл лицо руками, и слеза скатилась между его бледными худыми пальцами.