Виконт де Бражелон или десять лет спустя
Шрифт:
— Сударь, — обратился он к Арамису, — ибо называть вас монсеньером я, говоря по правде, сегодня вечером не решаюсь.
— Вот и хорошо, — сказал Арамис, — зовите меня, пожалуйста, сударем; ведь я в сапогах.
— Так вот, сударь, знаете ли вы, кого вы мне сегодня напоминаете? «Нет, честное слово, не знаю! — ответил ваннский епископ, наливая себе вина. — Надеюсь все же, что прежде всего я напоминаю вам приятного гостя.
— И не одного, а двоих. Франсуа, друг мой, закройте окно; как бы ветер не обеспокоил его преосвященство господина епископа.
— И пусть он оставит нас, — добавил Арамис. — Ужин додан, а съесть его мы сумеем и без лакея. Люблю посидеть в небольшом обществе, наедине с другом.
Безмо почтительно поклонился.
— Мы сможем сами поухаживать за собою, — продолжал Арамис.
— Идите, Франсуа, — приказал Безмо, — итак, я говорил, что ваше преосвященство напоминаете мне не одного, а двоих; один из них весьма знаменит — это покойный кардинал, великий кардинал, тот, что взял Ла-Рошель — у него, кажется, были такие же сапоги, как у вас.
— Да, клянусь честью! — воскликнул Арамис. — Ну а кто же второй?
— Второй — это некий мушкетер, очень красивый, очень храбрый, очень дерзкий, очень счастливый, который из аббата сделался мушкетером, а из мушкетера — аббатом.
Арамис снизошел до улыбки.
— Из аббата, — продолжал Безмо, ободренный улыбкой его преосвященства епископа ваннского, — из аббата епископом, а из епископа…
— Ах, сделайте милость, остановитесь! — сказал Арамис.
— Говорю вам, сударь, я вижу в вас кардинала.
— Оставим это, любезнейший господин де Безмо. И хотя, как вы заметили, на мне сегодня кавалерийские сапоги, тем не менее я не хотел бы ссориться с церковью даже на один этот вечер.
— А все-таки у вас дурные намерения, монсеньер.
— О, сознаюсь, дурные, как все мирское.
— Вы бродите по городу, по переулкам, в маске?
— Вот именно, в маске.
— И по-прежнему пускаете в ход вашу шпагу?
— Пожалуй, что так, но только в тех случаях, когда меня вынуждают к этому. Будьте добры, кликните Франсуа.
— Вино перед вами.
— Он мне нужен не для вина: здесь очень жарко, а окно между тем закрыто.
— Когда я ужинаю, то всегда закрываю окно, чтобы не слышать, как проходит патруль или прибывают курьеры.
— Вот как… значит, если окно открыто, вы слышите их?
— Слишком хорошо, а это всегда неприятно. Вы понимаете?
— Но здесь положительно задыхаешься. Франсуа!
Франсуа немедленно явился на зов.
— Откройте, прошу вас, окно, любезнейший Франсуа, — произнес Арамис.
— Ведь вы разрешите, господин де Безмо?
— Монсеньер, вы здесь у себя дома, — ответил комендант.
Франсуа отворил окно.
— Знаете, — заговорил де Безмо, — теперь, после того как граф де Ла Фер возвратился к своим пенатам в Блуа, вы, пожалуй, будете чувствовать себя совсем одиноким. Ведь он давний ваш друг, не так ли?
— Вы знаете это не хуже меня, Безмо; ведь вы служили в мушкетерах в одно время с нами.
— Ну, с друзьями я ни бутылок, ни лет не считаю.
— И вы правы. Но я испытываю к графу де Ла Фер не только любовь, я глубоко уважаю его.
— Ну а я, как ни странно, — сказал комендант, — предпочитаю ему шевалье д'Артаньяна. Вот человек, который пьет хорошо и долго. Такие люди, по крайней мере, не таят своих мыслей.
— Безмо, напоите меня нынешним вечером: давайте пировать, как бывало; обещаю, что если у меня на сердце есть какая-нибудь печаль, вы сможете увидеть ее, как увидели бы брильянт на дне своего стакана.
— Браво! — крикнул Безмо.
Он налил себе полный стакан вина и выпил его, радуясь от всего сердца при мысли о том, что грехопадение его преосвященства епископа совершается не без его участия.
Поглощенный своими мыслями и вином, он не заметил, что Арамис внимательно прислушивается к каждому звуку, доносящемуся с главного двора крепости.
Часов около восьми, в то время как Франсуа подавал пятую бутылку вина, во двор въехал курьер, и хотя прибытие его сопровождалось изрядным шумом, Безмо ничего не услышал.
— Черт его побери! — проговорил Арамис.
— Что? Кого? — встрепенулся Безмо. — Надеюсь, не вино, которое вы сейчас пьете, и не того, кто им угощает вас?
— Нет; ту лошадь и только ее, которая производит не меньше шума, чем эскадрон в полном составе.
— Ну, так это курьер, — буркнул, не прекращая возлияний, Безмо. Черт бы его унес! И поскорее, чтобы нам больше не слышать о нем. Ура!
Ура!
— Вы обо мне забываете, любезный Безмо. У меня стакан пуст, — молвил Арамис, указывая на свой хрустальный бокал.
— Клянусь, вы меня восхищаете… Франсуа, вина!
Вошел Франсуа.
— Вина, каналья, и самого лучшего!
— Слушаю, сударь, но… там приехал курьер.
— Я сказал: к черту!
— Сударь, однако…
— Пусть передаст дежурному, завтра посмотрим. Завтра у нас будет время, завтра будет светло, — ответил солдату Безмо, причем заключительные слова он произнес нараспев.
— Ах, сударь, сударь… — проворчал невольно солдат.
— Будьте осторожнее! — сказал Арамис.
— В чем, дорогой господин д'Эрбле? — спросил полупьяный Безмо.
— Письмо, посланное коменданту цитадели с курьером, бывает порой приказом…
— Почти всегда.
— А разве приказы посылаются не министрами?
— Да, конечно, но…
— А разве министры не скрепляют своей подписью подписи короля?
— Может быть, вы и правы. Но все это очень досадно, когда сидишь вот так, перед вкусной едой, наедине с другом. Ах, сударь, простите, я позабыл, что это я угощаю вас ужином и что говорю с будущим кардиналом.