Виктор Курнатовский
Шрифт:
Прошло четыре года с того дня, когда он выступал на митинге протеста, направленного против американо-русского трактата. Если бы тогда он не увлекся беседой с Зингером и Засулич, то, может, и заметил бы, как пристально поглядывал на него один человек, сидевший в зале. По временам он что-то записывал на листке бумаги. Может быть, речи ораторов? Да, речи интересовали его. Но еще больше привлекали его внимание люди, которые их произносили, особенно русские политические эмигранты. Человек этот приехал из Карлсруэ. Он называл себя русским студентом-эмигрантом. Фамилия? У него их было столько, что всех не запомнишь. В Цюрихе «студент» старался войти в доверие к русским (как-никак соотечественник). Иногда он куда-то исчезал, потом вновь появлялся. К нему постепенно привыкли. Кто тогда мог
Охранное отделение с апреля 1893 года начало получать от Азефа самые исчерпывающие сведения о деятельности революционных эмигрантов за рубежом. В числе прочих он доносил и о Викторе Курнатовском, которого так долго и так неудачно искали в России. Департамент полиции очень интересовался Курнатовским, так как, судя по его выступлению в Цюрихе, он не отказался от своих политических взглядов. Исполнительный Азеф, все время наблюдая за Курнатовским, по нескольку раз в год слал донесения.
И вот теперь, когда Виктор Константинович возвращался в Россию, телеграмма Азефа с точным описанием наружности Курнатовского и документов, по которым он едет, опередила на один день поезд — в Вержболове Курнатовского ждали.
Весна пришла и сюда. Растаявший снег растекся грязными водами по придорожным канавам. На железнодорожных путях блестели лужи. В воздухе висела копоть — чадили стоявшие на запасных путях паровозы. Поезд медленно громыхал на стрелках, приближаясь к станции. За окном мелькнул столб, к которому был прикреплен желтый металлический щит, а на нем — черный двуглавый орел. Граница Российской империи. Мимо вагонов медленно плыла платформа, заполненная людьми. Вержболово…
Станция постоянно была набита множеством полицейских, жандармов, тайных агентов департамента полиции. Одни из них жили в Вержболове, другие приезжали сюда в особенно важных случаях, когда тайная полиция, осведомленная своими агентами, ожидала выезда за границу или возвращения из-за Рубежа видного революционера. Работали здесь и агенты особого назначения. Их деятельность заключалась в том, чтобы садиться в проходившие поезда и наблюдать за пассажирами уже в пути, подслушивать их разговоры.
9 апреля 1897 года поезд, в котором Курнатовский пересек границу, подошел к Вержболову.
Вначале работникам политического сыска не везло. Агент, присланный в Вержболово специально для того, чтобы задержать Курнатовского, указал жандарму на человека средних лет, который вышел из вагона на перрон вместе с нарядной дамой. Но задержанный оказался известным петербургским аристократом и устроил полиции скандал. Жандармский подполковник минут пятнадцать извинялся, упрашивал простить за беспокойство…
Затем жандармы привели к своему начальнику молодого человека в щегольском коричневом костюме. В одной руке он держал трость с тяжелым набалдашником, в другой — новенький чемодан. Едва взглянув на него, подполковник узнал профессионального карманника Эмиля Веткина. А через несколько минут в комнату ворвался разъяренный пассажир, у которого в поезде вытащили золотые часы. Пришлось составлять протокол. Кое-как успокоив потерпевшего, подполковник выставил его, наконец, из своего кабинета. Пора было отправлять поезд, и только тут, в эти последние минуты, жандармы ввели высокого молодого человека в черном костюме. Он держал себя с достоинством, с жандармами ни в какие пререкания не вступал. Подполковник потребовал у него паспорт, сличил карточку, приклеенную к паспорту, с фотографией, которая лежала у него в столе, усмехнулся, довольный удачей, и, вставая из-за стола, заявил:
— Вы арестованы, господин Курнатовский. Потрудитесь следовать за полицейскими.
Так после долгой разлуки встретила его родина.
ДАЛЬ НЕОГЛЯДНАЯ…
Через Москву, Самару, Заволжье, Уфу ехал Курнатовский на этот раз к месту второй ссылки. Вместо паспорта ему выдали проходное свидетельство.
За Уфой потянулись степи, а за ними-предгорья Уральского хребта. Проехали Челябинск, пересекли Иртыш, и поезд со всех сторон обступила тайга. Вагоны бежали по бесконечному зеленому коридору из сосен, елей, пихт, раскидистых лиственниц, могучих кедров. Воздух, напоенный одуряющим лесным ароматом, вливался в открытые окна вагона. Виктор Константинович любовался чудесными пейзажами и порою забывал о том, что стараниями царской охранки было уготовано ему впереди. Сейчас Курнатовский чувствовал себя значительно бодрее. Позади остались и сырая тюремная камера, в которую он попал после Вержболова, отвратительная тюремная пища, бесконечные нудные допросы и почти годичное ожидание приговора. К обвинению в революционной деятельности во время его пребывания за границей департамент полиции попытался прибавить неизвестно откуда появившееся на свет дело о снабжении им нелегальной литературой ученика Херсонского сельскохозяйственного училища Гуго. Но полицейская затея не удалась. Выяснилось, что Гуго душевнобольной, и департамент полиции сам отказался от более чем шаткой версии обвинения. Документов в деле Курнатовского было недостаточно. В основном все состряпали на основании тайных доносов Азефа, имя которого, разумеется, нигде нельзя было назвать. Во время следствия, как и после первого ареста в Москве, Курнатовский очень осторожно вел себя на допросах. Приговор вынесли сравнительно мягкий — ссылка на три года в Минусинский округ Енисейской губернии с зачетом предварительного тюремного заключения.
Железнодорожный путь кончался в те времена в Красноярске. По совету товарищей Виктор Константинович разыскал в городе фотографию Кеппеля, которая служила своеобразным справочным бюро для политических ссыльных. Здесь за ширмой стоял стол с альбомами, в которые Кеппель педантично вклеивал портреты ссыльных, направлявшихся в места отдаленные. Перелистывая эти альбомы, можно было всегда узнать, кто именно из политических единомышленников находился в здешних краях.
Ознакомившись с кеппелевскими «справочниками», Виктор Константинович не нашел никого из знакомых. Он снялся здесь сам — следовало хранить традиции ссылки. От Кеппеля направился в полицейское управление, чтобы предъявить там свое проходное свидетельство. И тут произошло неожиданное: к его удивлению, ему предложили немедленно отправиться в пересыльную тюрьму.
— Вам придется подождать там распоряжения, в какой именно части Минусинского округа вы должны будете поселиться, — заявил ему хмурый полицейский чиновник.
— В тюрьму? Да ведь я прибыл сюда свободно, не под конвоем…
— Таков порядок, — сухо, не глядя на него, ответил чиновник и занялся своими бумагами, показывая тем самым, что разговор окончен.
Курнатовский попытался выяснить, долго ли ему придется отсидеть в тюрьме.
— Придет время, отправим, — сказал чиновник и, прочитав его фамилию на проходном свидетельстве, добавил: — Кстати, о вас мы еще должны получить телеграмму от его превосходительства иркутского губернатора Горемыкина. Вот получим ее, тогда и отправим…
Красноярская пересыльная тюрьма стояла за высокой оградой из толстых, заостренных вверху бревен сибирской лиственницы. Она напоминала старинные остроги. Грязь здесь была невероятная. Особенно в камерах для уголовников.
Курнатовского поместили в небольшую камеру, где уже находились двое политических заключенных. Они вежливо приветствовали нового товарища. Соседом Виктора Константиновича по койке оказался молодой адвокат из зажиточной семьи, общительный, разговорчивый человек. Второй заключенный больше отмалчивался и если не выходил на прогулку, то почти все время лежал, повернувшись лицом к стене. Обоих осудили сравнительно недавно по процессу народоправцев, и они тоже ожидали партии, чтобы отправиться к месту ссылки — куда-то за Абакан.