Виктор Розов. Свидетель века
Шрифт:
Если бы нашлись среди состоятельных друзей Московского интеллектуально-делового клуба люди, которые помогли бы восполнить такой пробел, то вышла бы еще одна розовская книга, своего рода дополнительный, четвертый том собрания сочинений с его публицистикой проклятого десятилетия.
Ноябрь 2001 г.
Глава седьмая
ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ. НЕСМОТРЯ НА РОКОВУЮ БОЛЕЗНЬ…
Всегда
Какой клич кликнуть? Какое магическое слово произнести, чтобы подействовать на совесть, на нравственную сторону жизни людей?
О его болезни, ставшей роковой, я услышал впервые не от него и совершенно случайно. Весной 2000 года был у академика Валерия Ивановича Чиссова, директора Института онкологии имени Герцена, показал по ходу разговора номер «Правды», где оказался портрет Розова, а хирург вдруг говорит:
– Наш больной…
– Как?!
Он стал что-то пояснять.
А я думал: да что же Виктор Сергеевич даже словом не обмолвился про такое…
Но этой темы он избегал и в дальнейшем. Когда я звонил ему по телефону или приезжал в больницу, домой, потом в хоспис, меньше всего речь шла о болезни. Спрашивал его, конечно, как он себя чувствует, и получал неизменно короткий ответ: «Да ничего». И тут же он переходил к проблемам, которые беспокоили его больше всего.
Получалось, как будто мы с ним продолжаем давний разговор, начатый более десяти лет назад: что происходит и что будет с нашей страной?
– Жаль, писать не могу, – обронил однажды. – Раньше, бывало, вроде ни с того ни с сего, а пьеса вдруг в голову влетела. Сейчас не влетает.
Когда же я спросил его, о чем все-таки могла бы сегодня быть новая пьеса Виктора Розова, ответил:
– Интересно было бы написать о семье, в которой дети знают, что отец богатеет нечестным путем. И что в душах у них творится…
Он, начинавший когда-то как автор Центрального детского театра, в эти последние месяцы своей жизни особенно много думал о детях, о молодежи. Ведь они – будущее страны. А какие они?
Его потряс сюжет, показанный по телевизору: пятнадцатилетние подростки убили своего товарища. Фактически ни за что: прорвалась какая-то накопленная жестокость. И ведь сколько подобных сюжетов!.. Я тогда приехал к нему, чтобы поговорить о первых лауреатах премии «Хрустальная роза Виктора Розова», поразмышлять вместе с ним, поможет ли такая премия лучшим силам в нашей литературе и искусстве. Но на вопрос об этом, занятый в мыслях совсем другим, он сказал:
– Не знаю. Честно говоря, меня сегодня интересует не столько литература, сколько жизнь. Сегодняшняя жизнь. Какая она стала.
И трагедия убийства пятнадцатилетнего мальчика, о которой узнал он накануне, буквально
– Откуда у молодежи такая жестокость?.. Откуда же родилась эта гидра уголовщины? Ужасная гидра! По телевизору только и слышишь: преступление за преступлением.
Тут же начинает говорить о том, что показывают молодым на телеэкране.
– Телевизор, извините, стал какой-то дрянной! Не имеет как будто цели и установки, к чему он зовет, чего хочет. Всякую гадкую всячину несет.
Вот теперь минуло еще больше десятка лет, а телевизор продолжает нести ту же «всякую гадкую всячину». Ах, Виктор Сергеевич, мало что меняется к лучшему!..
Он, впрочем, не хотел, чтобы его негативные высказывания о современной жизни «наводили тоску». Видел и хорошее в молодежи. Радовался, например, как воспринимают молодые его пьесы, поставленные в театре Татьяны Дорониной. Стремился поддержать талантливого юного художника Святослава Гуляева, о котором говорила с ним моя коллега по «Правде».
С Виктором Кожемяко. Одно из последних интервью газете «Правда»
А мне представлялось необходимым снова и снова напоминать со страниц моей газеты о великом подвиге военного поколения. И когда приближалась 60-я годовщина начала Великой Отечественной, поехал к Виктору Сергеевичу в больницу, чтобы вспомнить те дни. Был у меня при этом один вопрос, который давно хотел задать ему. Очень важный: почему он и другие, такие же, как он, имевшие право по состоянию здоровья не пойти на войну, все-таки пошли?
– Наверное, у всех было по-разному и вместе с тем в чем-то одинаково. Что касается лично меня, то на ваш вопрос я ответил в той же пьесе «Вечно живые». Там ведь моего героя тоже спрашивают, зачем он идет, зачем ему это. А он отвечает: «Я должен быть там, где всего труднее». Так он понимает долг.
Точно так же понимал свой долг будущий автор пьесы, вложивший в уста героя свое ощущение, свое понимание. И мне показалось не просто интересным, а замечательным дальнейшее размышление Виктора Сергеевича по этому поводу:
– Меня, конечно, за такие слова, произносимые в пьесе, нигде не ругали, но, думаю, некоторые критики все же косо посматривали: ишь, чего написал. Мол, легко сказать, а пошел бы сам?.. Однако совесть моя была чиста. А вот если бы не пошел, то не знаю, смог ли бы тогда жить.
Жизнь по совести, поступки по совести, творчество по совести… Бывая с ним долгими часами в те месяцы, которым суждено было составить последние, завершающие страницы его жизни, я думал: наверное, удивительные выдержка и спокойствие, которые меня в нем поражают перед лицом смертельной болезни, крепятся прежде всего сознанием чистой совести.