Виктор Шкловский
Шрифт:
Что дружба? Что любовь?
Дружбу они обронили где-то в предыдущем десятилетии, и от неё осталась только привычка писать письма да ходатайствовать за виноватых друзей — кстати, тогда виноватых было много. Они писали друг другу длинные сентиментальные письма и обманывали друг друга, как раньше обманывали женщин.
Над женщинами в двадцатых годах шутили и вовсе не делали тайн из любви. Иногда только дрались или умирали с таким видом, как будто говорили: „Завтра побывать у Истоминой“. Был такой термин у эпохи: „сердца раны“. Кстати, он вовсе не препятствовал бракам по расчёту.
В
Благо было тем, кто псами лёг в двадцатые годы, молодыми и гордыми псами, со звонкими рыжими баками!»
Мой герой тоже носил баки — в тот момент, когда служил в Киеве у гетмана, который был приготовлен к выносу как жареный поросёнок. Это про своё поколение восклицал автор: «Как страшна была жизнь превращаемых, жизнь тех из двадцатых годов, у которых перемещалась кровь!»
Это его сверстники, подкупленные Революцией, «чувствовали на себе опыты, направляемые чужой рукой, пальцы которой не дрогнут.
Это их время бродило».
Так писал Юрий Тынянов.
Он, автор романа про Грибоедова «Смерть Вазир-Мухтара», говоря о XIX веке, на самом деле описывал век XX, перечислял виды брожения прошлого, а потом заканчивал главу:
«Человек небольшого роста, жёлтый и чопорный, занимает моё воображение.
Он лежит неподвижно, глаза его блестят со сна.
Он протянул руку за очками, к столику.
Он не думает, не говорит.
Ещё ничего не решено»{1}.
Лысый человек, исполнивший завет о том, что писатель в России должен жить долго, занимает меня.
«Ещё ничего не кончилось» — так заканчивается первая часть книги «Сентиментальное путешествие».
Этот человек не на своём месте. Множество людей прожили свои жизни, укоренившись. Множество писателей поступили так. Множество героев заняли свои места, и единицы метались вне строя.
Молчалин был на своём месте. Чацкий — не на своём.
Человек не на своём месте обычно совершает куда больше движений, чем замершие в строю, стоящие по местам.
Про Шкловского было написано несколько романов, где он выведен под чужими фамилиями.
Те романы, где он описан с симпатией, не так знамениты. Это «Дом-корабль» Ольги Форш и «Повесть о пустяках» Юрия Анненкова.
Чем более знамениты романы, тем с меньшим сочувствием он изображён — как в романе Вениамина Каверина с длинным названием «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове».
В знаменитом романе Михаила Булгакова «Белая гвардия» он прямо назван предтечей Антихриста.
Другое дело, что так его называет не автор, а сумасшедший персонаж.
Надо всё же сказать, что Виктор Шкловский вовсе не литературовед, как это написано в многочисленных словарях.
Шкловский всё время использует не научный аппарат, а поэтические приёмы.
Это профанное литературоведение, да нет в этом особой беды.
Шкловский
У него есть масса известных фраз, вроде: «Много я ходил по свету и видел разные войны, и всё у меня впечатление, что я был в дырке от бублика. И страшного никогда ничего не видел. Жизнь не густа. А война состоит из большого взаимного неумения».
А в «Третьей фабрике» он писал: «Ведь нельзя же так: одни в искусстве проливают кровь и семя. Другие мочатся. Приёмка по весу».
В «Сентиментальном путешествии» Шкловский говорил больше о страшном, чем о сентиментальном. В частности, он говорил о чувствах человека, брошенного в застенок. Он писал о том, как его пытают (а застенок исконно русский, с дыбой): «Бывает и худшее горе, оно бывает тогда, когда человека мучают долго, так что он уже „изумлён“, то есть „ушёл из ума“, — так об изумлении говорили при пытке дыбой, — и вот мучается человек и кругом холодное и жёсткое дерево, а руки палача или его помощника, хотя и жёсткие, но тёплые и человеческие. И щекой ласкается человек к тёплым рукам, которые его держат, чтобы мучить».
Это было кошмаром Шкловского, а жить страшно и сейчас.
При этом Шкловский был живой и эксцентричный человек.
Он грешил и каялся.
Первая треть его жизни была наполнена событиями, две других трети внешне протекали без особых приключений. Люди, возбуждённые первой третью, ставили оставшиеся в вину Шкловскому.
Он не оправдывал их ожиданий.
Вопрос, однако, в том, оправдывал ли он свои.
Он действительно каялся за эту первую треть — иногда публично.
Но люди ничего не понимают в чужих покаяниях, даже когда сами требуют их от других.
В нём постоянно разочаровывались, но новые поколения очаровывались снова.
Одним словом, он не оставлял равнодушным — собственно, как не оставляет равнодушным настоящая литература.
Виктор Борисович Шкловский родился 12 января 1893 года в Петербурге в семье учителя математики.
Он родился в России, которая издавна считается очень холодной страной. Однако в ней случались разные погоды и бывала разная температура.
Был в истории техники такой сосуд Дьюара.
Был и сейчас есть.
Он похож на шар, к которому приделан узкий длинный носик и используется до сих пор.
Это сосуд для разных жидкостей, и часто в нём хранят текучий азот и другие очень холодные вещи, хотя, в принципе, в нём можно хранить и очень горячие вещи. Фактически это термос (так — «Термос» — называлась немецкая компания, бравшая патенты, но в патентах имени Дьюара нет).
Дьюар, кстати, представил свой сосуд обществу незадолго до рождения Виктора Шкловского. Шотландец Дьюар занимался холодными вещами — жидкими газами. Он придумал, как превратить кислород в жидкость, а потом получил жидкий и даже твёрдый водород. Дьюар прожил длинную жизнь — он родился в 1842, а умер тогда, когда Шкловский поднимал руку и сдавался, решив вернуться в РСФСР.