Виктор Вавич

Житков Борис Степанович

Где-то скрипнула дверь. Санька топнул к вешалке и порывисто, зло стал стаскивать шинель. Андрей Степаныч, расчесывая на ходу мокрые волосы, взглянул из дверей в переднюю, поглядел на сына и нахмурился. Саньке показалось, что и ручку в своей двери отец повернул укоризненно.

Санька у себя в комнате прислушался к дому. Он слышал, как звонко побрякивала посуда в столовой. Дуняша собирала на стол к чаю. Все брякает. Санька вышел в прихожую и стал у зеркала. Он глядел в зеркало, нет ли кого сзади, и деловито

хмурился на всякий случай. Дуняша все бренчала в столовой.

Санька схватил рукой за серебряную шпильку, за лилию, резко выдернул булавку из шляпы и быстро шмыгнул к себе в дверь.

Санька лежал на кровати, прижимался, что силы, щекой к подушке, а под подушкой сжимал в руке шпильку. Санька вдавил голову в подушку, закрыв глаза, затаив дух, шептал губами без звука:

— Милая, милая! И пел теплый ветер в груди.

Он услышал шаги в прихожей и весь осекся, вскочил на кровати.

— Отлично, отлично! — слышал он Наденькин голос. — Что ты ищешь?

— Булавку. Булавку от шляпы.

Первый раз услыхал ее голос Санька, подкрался к двери, припер ее ступней, как будто к нему собирались ворваться, сердце колотилось.

— Дуняша, тут не видали, булавку обронили.

— Ничего не было. Да на что она мне, булавка. Я шляп сроду не носила. Не было ничего.

— Ничего, дойду как-нибудь, — опять услыхал Санька ее голос.

— Найдется, я принесу, — сказала Наденька. Дверь хлопнула.

Шашка

У ПОРТНОГО на примерке в зеркале выходило, будто еще только делается квартальный: зеленый казакин весь был в белых нитках, как дом в лесах. Виктор украдкой взглядывал, боялся угадать, какой он будет в новом мундире. Хотел, чтоб сюрпризом сразу из зеркала глянул новый: околоточный надзиратель Виктор Вавич.

— Гимнастики делаете? — бормотал портной, сопел, едко пах материей и тыкал мелом по Виктору, как будто чертил на деревянной доске. Виктор стоял навытяжку.

От портного он пошел покупать шашку. Ему хотелось по-франтовитей, но боялся, что будет несолидно. Сразу скажут: «ветрогон».

— Больше такие берут, — и приказчик протянул Вавичу легонькую шашку. От ножен приятно пахло новой кожей. Вавич вытащил клинок. Клинок был дрянненький, но эфес галантно блестел.

— Не на войну-с ведь, для формы.

— Да, для формы, — сказал Вавич с солидным равнодушием.

— Прикажете завернуть?

Виктор кивнул головой. Не о такой шашке он мечтал.

— Присмотрюсь, там можно и другую купить.

А это была «селедка». Правда, новая, блестящая, но та самая, которую они в полку звали «селедкой». Потом выбрал погоны: черные суконные с серебряным широким галуном вдоль. Тут рядом под стеклом блестели золотом офицерские погоны. Черной замухрышкой казались эти полицейские погоны среди

золотой знати. Все эти подпоручики и штабс-капитаны со звездочками чванно молчали под стеклом — «даже руки не протяни», подумал Виктор. Горькая слеза шевельнулась в груди.

— Две пары возьмете?

— Все равно, — хмуро сказал Виктор и пошел платить.

На улице стало веселее. Казалось, что все смотрят, что вот несет шашку, и, наверно, думают, что офицер. Ну, хоть прапорщик запаса.

Вавич ходил с шашкой по разным улицам: а то заметят, что нарочно показывается. Так он ходил часа два. Усталым шагом вошел Виктор в парк. Мокрый гравий шептал под ногами. Мокрые красные листья падали с кленов. Вавич присел на сырую скамью. Зажал между колен шашку и закурил. В парке было пусто. Никто не проходил и не смотрел на шашку. Вавич закинул ногу на ногу, раскинул руки на спинке скамьи. Сырой, ясный воздух плотно стоял вокруг, облил руки, лицо.

«Вот так бы сидеть офицером, подпоручиком», — думал Вавич. Даже почувствовал с волнением, как зазолотились на плечах погоны. Чуть плечами повел. Он оперся на завернутый эфес шашки. Сидит подпоручик. И чуть поднял подбородок. Зашуршали листья и зашлепали босые ноги. Двое мальчишек выбежали из-за поворота.

— Теперь моя, не дам, — кричал старший, рука была в кармане.

Младший бежал сзади и всхлипывал:

— Отдай, сво-ла-ачь!

Виктор строго взглянул на мальчишек, повернул подбородок. Оба пошли шагом, молча. Виктор видел, что оба они взглянули на шашку. Старший сел на край скамейки. Завернув конем голову, исподнизу глядел — все на шашку. Поерзал, подвинулся ближе. Младший стоял, выпуча заплаканные глаза. Виктор улыбался мальчикам. Он даже чуть заискивающе глянул на старшего. Мальчишка примерил лицо Виктора, смелей двинулся.

— Сабля? — спросил полушепотом.

— Ну да, — весело сказал Вавич, — шашка. Это, милый, шашка.

— Самделишная?

— Настоящая, конечно. Обыкновенная офицерская.

— А вы офицер — переодетый? А? — мальчишка ерзнул ближе.

— Офицер, — сказал Виктор.

— А она вострая?

— Нет, голубчик, не наточил еще. Это новая. У меня дома есть, та как бритва. Огонь — чик и шабаш, — и Виктор махнул рукой в воздухе.

Мальчишка был совсем рядом.

— А на войне были?

— Да, на маленькой, — сказал Виктор. — Повоевали.

— Много набили — шашкой?

— Ну да разве там разберешь, голубчик. Там, брат, пули — ввыть! вввы-ить! А в атаку идешь, тут уж не смотришь, какой подскочил, — раз! раз! А уж там солдаты штыками.

— Раз! раз! — повторил мальчишка и махнул накрест рукой.

— Аас! — махнул младший.

— А кого из пистолета, правда? Сразу его — трах! — мальчишка сделал рукой, будто целится. — Бах! бах его! ба-бах.