Виктория и Альберт
Шрифт:
– Генри, я не завидую вашей встрече с королевой. Она постарается сделать ее крайне трудной для вас.
Пальмерстон улыбнулся:
– Я ей этого не позволю. Она женщина, да еще и со сложным характером, а потому никогда не простит меня. Надеюсь, что мне удастся растопить сердце нашего благородного принца, а он, в свою очередь, смягчит ее.
Пальмерстону Осборн показался чрезвычайно уродливым местом. Правда, сады были вполне приличными, хотя несколько искусственными и чересчур прилизанными, но дом был выдержан в таком ужасном стиле, что Пальмерстон еле-еле перевел дыхание. Ну и архитектура! Множество лишних деталей и вычурных украшений. Господи боже мой, кто придумал построить колоннаду с альковами, покрашенными
Они, наверное, покрылись плесенью на каком-нибудь складе. А ведь среди них были чудесные картины Гейнсборо, мебель Чиппендейла и Адама, прелестные статуэтки из Франции восемнадцатого века, – и во всех этих предметах роскоши сочеталось поразительное мастерство и очарование тонкого вкуса. Но по желанию принца Альберта и его жены эти подлинные произведения искусства заменили картинки с оленями, беспомощные пейзажи окрестностей Виндзорского замка и гипсовые бюсты свиноподобных немецких дядюшек, расположенные в альковах колоннады. Пальмерстон не удержался от того, чтобы презрительно фыркнуть, и в этот момент открылась дверь, ведущая в апартаменты Альберта, и слуга провозгласил его имя.
Принц встретил посетителя стоя. Он скрупулезно продумал, как вести беседу с человеком, который ему не нравился и которому он не доверял. Поэтому он решил, что если даже Пальмерстон пришел к нему с оливковой ветвью в руке, его необходимо встретить весьма сурово. Он должен понять, насколько глубоко обижена королева и что его политический пост зависит от искренности и глубины его раскаяния. Альберт не мог предвидеть поведения Пальмерстона – это могла быть легкомысленная наглость, которая всегда раздражала принца, или смущение от того обидного документа, который он получил.
Все было возможно. Виктория сказала, что, по ее мнению, этот человек просто не умеет себя вести. После подобного документа любой другой на его месте подал бы в отставку. Они даже подумали, что он приехал к ним именно с подобными намерениями. Но после первых слов Пальмерстона, эта надежда развеялась.
– Так приятно, что ваше королевское высочество приняли меня. Я был расстроен, осознав, какое беспокойство причинил ее величеству, и поэтому не мог заниматься делами до тех пор, пока я не принес свои извинения.
– Мне кажется, что «причинил беспокойство» – это не совсем верное определение настоящего положения, – с напряжением произнес Альберт. – Последние месяцы королева была постоянно взволнована, ее поражало ваше поведение, лорд Пальмерстон, и хотя мне не хотелось бы вмешиваться, я могу сказать, что полностью согласен с ней.
Альберт почувствовал, как заливается румянцем. Он обладал властью, и его враг признал это, потому что обратился к нему.
– Я так расстроен, – внезапно выпалил Пальмерстон. Он говорил с такой горячностью, что пораженный Альберт не смог прервать последовавший затем поток слов. – Как я мог быть таким слепым? Боже мой, да я лучше умру, чем стану расстраивать королеву! Сэр, уверяю вас от всей души, что если я обидел королеву и вас, то исключительно по недомыслию – я всеми силами старался защитить процветание нашей королевы и королевства! Лично мне ничего не нужно – я уже старик, мне шестьдесят. Я не стремлюсь к собственной известности. Все мои деяния – ради королевы и ради Англии. Я совершил ошибки, и я униженно признаю их!
Наступила пауза, и, к удивлению Альберта, Пальмерстон достал носовой платок и вытер глаза. Не оставалось никакого сомнения, что они полны слез. Принцу стало крайне неудобно, когда он понял, что даже толстая кожа не защищает от уколов. Как бы Пальмерстон ни был виноват, Альберту стало неприятно видеть, как униженно плакал министр. Принц даже счел унизительным, когда человек так принижает себя и молит о прощении.
Но в то же время он видел, что Пальмерстон проявил благородство. И гордость здесь ни при чем. Вряд ли следует считать достоинством отказ признать свои ошибки, а сам Альберт страдал именно от этих черт характера. Кстати, и Виктория тоже. Какое право он имеет злиться на своего старшего сына за то, что тот не раскаивается, при этом высокомерно относиться к искренним извинениям Пальмерстона только потому, что ему не нравится этот человек?!
– Я совершенно уверен, что вы и в мыслях не держали раздражать королеву, – сказал ему Альберт. – Лорд Пальмерстон, речь не идет о побудивших вас к действию мотивах, нас возмутили ваши методы!
– Слава Богу! – Пальмерстон отправил платок в карман. – Благодарю Бога за это! Что касается методов, сэр, они изменятся именно так, как требует ее величество.
– Должен вас предупредить, – серьезно продолжал Альберт, – что королева непреклонна. Не советую вам потерять ее доверие во второй раз.
Пальмерстон подумал, что ему опять угрожают: стоит только ослушаться ее и, конечно, тебя, хлыщ, как мне придется распрощаться со своей должностью… Что ж, хорошо, посмотрим, каково вам будет распрощаться с любимцем народа! Не сейчас, а позже, но посмотрим!
– Я понимаю, – сразу ответил он, – я все прекрасно понимаю, и даю вам слово завоевать доверие ее величества, если даже мне это будет крайне сложно сделать. Сэр, мне бы хотелось добиться того же и в отношениях с вами.
– Мое мнение не важно для вас, – ответил ему Альберт. – Я только супруг королевы, и никогда не стану ни во что вмешиваться. Я только пытаюсь помочь, лорд Пальмерстон. Королева должна быть вами довольна, а не я.
– Понимаю, что не имею права просить вас, – тихо промолвил Пальмерстон, – но я был бы вам нижайше благодарен, если бы вы замолвили за меня словечко королеве. Ваша поддержка так могла бы помочь мне! Убедите ее величество, что ей ничего не угрожает с моей стороны, я стану точно выполнять ее желания. Вы ей скажете об этом, сэр?
– Конечно, – согласился Альберт, – обязательно. Но будет лучше, если мы рассмотрим хотя бы несколько примеров того, из-за чего произошли все неприятности. Садитесь, лорд Пальмерстон.
Пальмерстон поблагодарил его и расслабился. Он одержал победу и прекрасно понимал это. Он будет сидеть и выслушивать нимало его не волнующие мнения принца Альберта и соглашаться с ними. Он станет обещать и льстить, чтобы достичь перемирия, которое было необходимо ему только для того, чтобы не потерять пост министра иностранных дел. Для него ничего не значит испытать унижение перед принцем.
Они разговаривали около часа, и Пальмерстон старался не дать определенного ответа по вопросу, касавшемуся Шлезвига. А принц пытался с помощью подобного теста определить серьезность намерений министра иностранных дел. Черт бы побрал этих мелких немецких князьков и их проблемы! И черт бы побрал недомыслие принца, считающего, что политический деятель имеет точные планы по поводу любых событий. Конечно, как может он и королева, которая, как любая женщина, была весьма негибкой, понять, что политика основывалась на положении вещей и на ситуации, которая порой могла поменяться в течение нескольких часов? Было бесполезно пытаться втолковать Альберту, что невозможно решать судьбы наций с пером и бумагой в руках и единственное, что можно было сделать с заранее разработанным планом, это порвать его.