Виктория, или Чудо чудное. Из семейной хроники
Шрифт:
Счастье – это когда ты можешь обмануть жизнь. (Анонимный мудрец)
Пролог
О том, как Вика появилась на свет, я знаю благодаря семейной мифологии – со слов родителей и старших сестер. Родилась она дома, за три месяца до срока, и при этом весила не больше чем курица в советском гастрономе. С такими показателями Викины шансы на выживание стремились к нулю. Но, наверное, она не случайно родилась утром седьмого ноября, когда вся страна отмечала победу социалистической революции – в это время Вика праздновала свою первую
Часть первая. Детство
Лиса Алиса и Кот Базилио
Вика существовала в моем мире как некая данность, нечто само собой разумеющееся: старшая сестра, она всегда была рядом – с первого дня моей жизни, задолго до того, как я научился выделять ее в сознании среди прочих членов семьи. И если две другие сестры, значительно превосходившие нас по возрасту, к моменту моего рождения успели повзрослеть, уехали из родного дома, и я о них знал больше по рассказам родных, то Вика была непреложной частью повседневной реальности, в которой я рос.
Она же во многом и формировала эту реальность: старше на целых пять лет, сестрица пользовалась своим грандиозным жизненным опытом, чтобы воспитывать меня и навязывать собственные представления об окружающей действительности. Впрочем, в детстве я не сильно противился Викиной доминирующей роли: она умела на пустом месте устроить настоящее веселье, с ней никогда не было скучно – а что еще нужно ребенку для полного счастья?
Идеи для наших захватывающих игр мы зачастую черпали из волшебных телепередач, что строго дозированно, по-социалистически скупо выдавал единственный на страну канал Центрального ТВ. Всю неделю ждали как чуда субботний выпуск любимой программы «В гостях у сказки», а по воскресеньям – детскую «Абвгдейку» и взрослую «Утреннюю почту». Если не считать ежевечерних мультиков по будням, эти передачи были, пожалуй, единственным источником, утолявшим нашу жажду чего-то необыкновенного, запредельного и красочного – вопреки черно-белому изображению на экране четвероного телевизора «Горизонт».
Бывало, субботнее утро начинается обожаемым фильмом «Приключения Буратино» – мы сидим неподвижно, уставившись в телевизор, и затаив дыхание следим за развитием сказочных событий. Остальной мир в это время перестает существовать: мать с отцом снуют туда-сюда, суетливо собираются на дачу, но мы их просто не замечаем; пока идет кино, нас не прельстишь ни тертой морковкой с сахаром, ни даже дорогущим пломбиром за десять копеек.
Серия до обидного быстро заканчивается, а душу сотрясает от эмоций и рвет на части от желания тут же воссоздать историю, разыграв ее по ролям. Мы едва можем дождаться, когда черепахи-родители наконец-то упакуют дачные сумки, возьмут ведра с рассадой и умотают на огород. Как только за ними захлопывается дверь, в нашей детской вселенной происходит Большой Взрыв и начинается акт творения.
Воспоминания об играх, вдохновленных просмотром какой-нибудь сказки, неизменно связаны у меня с образом жуткого беспорядка в квартире: бардак всегда сопутствовал всплеску творческой энергии, был третьим действующим лицом в попытках преобразить упорядоченную, тусклую действительность советского детства, превратив ее в яркий балаган. Без хаоса, что на глазах рождался из бытовых вещей, накидок и покрывал, родительской одежды, целых и поломанных игрушек, предметов мебели, трудно представить то магическое очарование, которым вдруг наполнялось наше довольно скучное жилище.
– Ты будешь кот Базилио,
Она вытягивает из кучи старья дырявый болоньевый плащ, своим убожеством наверняка оскорбивший бы даже нищего Базилио, траченный молью материнский вязаный берет, строгий портфель отца из черного дерматина и убитые валяные тапочки с помпонами – всё это барахло кидает мне и велит перевоплощаться в кота. Себе же находит куда более характерные вещи: черное трикотажное платье с отпоротым рукавом, но с розами по подолу, фиолетовую вязаную шаль, всю в затяжках, роскошное шапо из фетра и зеленый зонтик с поломанными спицами. Но главная находка – это облезлый лисий воротник: он сразу же делает образ предельно понятным и реалистичным! Я завидую и злюсь: у меня в костюме нет ни одной детали, которая помогла бы идентифицировать родовую принадлежность персонажа – ни хвоста, ни даже усов.
– Не хнычь, – строго говорит сестра, – у нас будет один хвост на двоих.
Она напяливает свой невообразимо элегантный наряд и сзади просовывает под поясок рыжий воротник. Усевшись на трехколесный велосипед, приказывает мне встать позади и взять ее роскошный хвост, как шлейф. Я тут же забываю свои обиды и с гордостью выполняю поручение: причастность к лисьему хвосту наполняет меня ощущением счастья.
Потом Виктория-Алиса возносит над головой останки зонтика – и мы начинаем шествие по страницам сказки, нарезая круги вокруг гостиной.
– Харчевня Трех Пескарей, – торжественно объявляет сестра, обводя рукой старенький сервант у центральной стены. – Я буду есть вон того зажаренного барашка, и еще вон того чудного гусенка… А тебе что, Базилио?
– Шесть штук самых жирных карасей, – произношу я наизусть слова кота, – и мелкой сырой рыбы на закуску.
– А мне еще парочку голубей на вертеле, – входит в раж прожорливая лиса, – да, пожалуй, немного печеночки…
– А мне, а мне… – произношу я и, понимая, что на мою долю в тексте больше ничего не предусмотрено, быстро добавляю: – Три корочки хлеба!
Тотчас же мне на голову обрушивается зонтик с переломанными ребрами, а сверху раздается гневный вопль Вики:
– Идиот! Про корочки говорит Буратино! Ты всю игру испортил…
Я немедленно багровею лицом, бросаюсь на пол и захожусь в истеричном плаче с завываниями. Захлебываясь, сквозь рыдания ору благим матом:
– Дура проклятая! Сама все испортила! И расцарапала мне голову спицей! До крови! Я все папе расскажу, он тебя посохом отдубасит!
Я уже знаю, как можно манипулировать старшей сестрой: пригрозить, что доложу о ее бесчинствах родителям, а главное, не забыть напомнить про посох. Что это такое, ни один из нас ведать не ведает, но, когда рассерженный папенька произносит с расстановкой: «Ну погодите, вот я сейчас посох возьму!..», наши детские сердца преисполняются священным ужасом и мы с визгом забиваемся под двуспальную родительскую кровать – в дальний угол, куда не доберется грозное оружие, в нашем воображении похожее на тяжелую отцовскую ручку с шипастой головкой из металла.