Виктория

Кнут Гамсун

Юханнес посмотрел на пострадавшую – белокурая девочка в коротком платьице, разорванном на спине. Кто-то нахлобучил на Юханнеса шапку, его проводили к лодке.

Он совершенно не помнил, как оказался на берегу, как вытащил из воды лодку. Он только слышал, как еще раз прокричали «ура», и, когда пароход двинулся дальше, на борту грянула веселая музыка.

Волны блаженства сладким холодком пробегали по его телу, он улыбался, беззвучно шевеля губами.

– Выходит, наша прогулка сегодня не состоится, – сказал Дитлеф. Вид у него был

недовольный.

Появилась Виктория, она шагнула вперед и быстро сказала:

– Ты сошел с ума, ему надо идти домой и переодеться.

– Экая важность – в девятнадцать-то лет!

Юханнес зашагал домой. В его ушах еще звенела музыка и крики «ура», возбуждение подгоняло его. Миновав свой дом, он прошел лесом к старой каменоломне. Тут он облюбовал себе местечко на самом припеке. От его одежды шел пар. Он сел. Но блаженная, необузданная тревога не дала ему усидеть на месте. Счастье переполняло его. Упав на колени, он в горячих слезах возблагодарил бога за этот день. Виктория стояла на берегу, она слышала крики «ура!». «Ступайте домой и переоденьтесь в сухое», – сказала она.

Он сел, снова и снова смеясь ликующим смехом. Она видела, как он совершил этот поступок, этот подвиг, она с гордостью следила за ним, когда он спасал утопленницу. Виктория, Виктория! Знаешь ли ты, как безраздельно я принадлежу тебе каждую минуту своей жизни! Я готов быть твоим слугой, твоим рабом, сметать все препятствия на твоем пути. Я готов целовать твои крошечные туфельки, впрячься в твою карету, а в морозные дни подбрасывать поленья в твою печь. Золотые поленья в твою печь, Виктория!

Он оглянулся. Никто его не слышит. Он наедине с собой. В руке он держал дорогие часы – они тикали, они шли.

Благодарю, благодарю тебя, боже, за этот день! Он провел рукой по мшистым камням, по валежнику. Виктория не улыбнулась ему, нет, это не в ее обычае. Она просто стояла на пристани, и легкий румянец проступил на ее щеках. Может, если бы он подарил ей часы, она согласилась бы их принять.

Солнце садилось, жара спадала. Он только теперь почувствовал, что вымок, и, легче перышка, помчался домой.

В Замок съехались гости, знакомые из города, там были танцы и веселье. И целую неделю на круглой башне днем и ночью развевался флаг.

Пора было убирать сено, но на лошадях катались веселые гости, и сено осталось в поле. А кое-где косить даже и не начинали, батракам пришлось стать кучерами и гребцами, и трава засыхала на корню.

А в желтой гостиной, не умолкая, играла музыка…

В такие дни старый мельник останавливал мельницу и запирал свой дом. Он был научен горьким опытом: городские гости уже не раз, бывало, являлись к нему веселой гурьбой и портили забавы ради мешки с зерном. Ночи стояли теплые и светлые, – как тут удержаться от проделок. Когда богач-камергер был молод, он однажды явился на мельницу, в руках у него была лохань, а в ней муравьиная куча, он взял да и сбросил ее на жернова. Сам камергер уже давно состарился, но Отто, его сын, по-прежнему наезжает в гости к хозяевам Замка, а он горазд на всякие выдумки. Чего только о нем не рассказывают…

Вот из лесу донеслись крики и стук копыт. Это молодые гости верхами на разгоряченных и потных лошадях. Всадники подскакали к дому мельника и застучали хлыстами в дверь. Притолка была совсем низкая, а им, поди ж ты, приспичило въехать в дом верхами.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – загалдели они. – Мы приехали к вам в гости.

И мельник приниженно смеялся над их затеей.

Молодые люди спешились, привязали лошадей и пустили мельницу в ход.

– В ковше нет зерна! – закричал мельник. – Вы сломаете мельницу!

Но в грохочущем шуме жерновов никто не расслышал его голоса.

– Юханнес! – завопил мельник во всю силу своих легких.

С каменоломни спустился Юханнес.

– Они сотрут в порошок мои жернова! – крикнул мельник, указывая на гостей.

Юханнес медленным шагом направился к гостям. Он был страшно бледен, на его висках набухли жилы. Он узнал камергерского сына Отто, который носил теперь кадетскую форму; с ним было еще двое молодых людей. Один из них улыбнулся и поздоровался с Юханнесом – он не хотел ссориться.

Юханнес не стал кричать или грозить, но продолжал двигаться вперед. Он шел прямо на Отто. И тут он увидел двух всадниц, выехавших из леса, – одна из них была Виктория, в зеленой амазонке, на белой кобыле, принадлежащей хозяину Замка. Виктория не спешилась, но придержала лошадь и обвела всех вопросительным взглядом.

Юханнес круто повернул в сторону, поднялся на плотину и открыл затвор; грохот мало-помалу стих, мельница остановилась.

Отто крикнул:

– Эй, не трогай! Ты зачем ее остановил? Не трогай, говорю тебе.

– Это ты пустил мельницу? – спросила Виктория.

– Я, – смеясь, ответил Отто. – Почему она стоит?

– Потому что в ней пусто, – задыхаясь, ответил Юханнес. – Понятно? Пусто.

– В ней пусто. Слышишь? – повторила Виктория.

– Откуда мне было знать? – возразил Отто со смехом. – А позвольте тогда спросить: почему в ней пусто? Разве зерно не засыпано?

– Ладно! По коням! – перебил один из приятелей Отто, чтобы положить конец спору.

Они вскочили на коней. Перед тем как уехать, один из молодых людей извинился перед Юханнесом.

Виктория уезжала последней. Отъехав на несколько шагов, она повернула коня и возвратилась.

– Будьте так добры, извинитесь за нас перед вашим отцом, – попросила она.

– Кадет мог бы и сам извиниться, – ответил Юханнес.

– Ну да, вы правы, но все же… Он такой выдумщик… Я, кажется, давно не видела вас, Юханнес.

Он поднял на нее взгляд, не веря своим ушам, – уж не ослышался ли он? Неужели она забыла воскресенье – великий день его торжества?

Он ответил:

– Я видел вас в воскресенье на пристани.