Виктория
Шрифт:
– Я уже целую неделю в городе, – продолжала она. – Но вас я не видела. То есть нет, видела однажды на улице, и кто-то мне сказал, что это вы. Вы так возмужали.
Он пробормотал:
– Я знал, что вы в городе. Вы долго пробудете здесь?
– Несколько дней. Нет, недолго. Мне надо возвращаться домой.
– Спасибо вам за то, что мне посчастливилось увидеть вас, – сказал он.
Пауза.
– Вообще-то
– Если позволите, я провожу вас.
Они пошли вдвоем.
– А Отто сейчас дома? – спросил он первое, что пришло ему в голову.
– Дома, – коротко ответила она.
Из какой-то подворотни вышли несколько мужчин, они тащили пианино и загородили тротуар. Виктория отшатнулась влево, на миг прижавшись плечом к своему спутнику. Юханнес посмотрел на нее.
– Извините, – проговорила она.
От ее прикосновения по всему его телу разлилась блаженная истома, ее дыхание на мгновение коснулось его щеки.
– Я вижу, у вас кольцо, – сказал он и улыбнулся с равнодушным видом. – Вас можно поздравить?
Что она ответит? Он глядел на нее, он затаил дыхание.
– А вы? – спросила она. – Разве вы не обзавелись кольцом? Ах да, в самом деле… А кто-то говорил… Теперь о вас так много рассказывают и в газетах пишут.
– Я напечатал несколько стихотворений, – ответил он. – Но вы, наверное, их не читали.
– А разве это не была целая книжка? Мне казалось…
– Да, была еще и небольшая книжка.
Они вышли к какому-то скверику, и, хотя ее ждали в доме камергера, она не спешила, она села на скамью. Он остановился перед ней.
Вдруг она протянула ему руку и сказала:
– Сядьте тоже.
И только когда он сел, выпустила его руку.
«Теперь или никогда!» – подумал он. Он снова попытался заговорить насмешливым и равнодушным тоном, улыбнулся, поглядел в пространство. Ну же, смелее.
– Что ж это такое, вы обручены, а мне, своему старому соседу, об этом ни слова!
Она задумалась.
– Я не об этом хотела говорить с вами сегодня, – сказала она.
Сразу сделавшись серьезным, он тихо отозвался:
– Да я и так уже все понял.
Пауза.
Он продолжал:
– Я всегда знал, что как бы я ни старался… все равно, не я… Я всего лишь сын мельника, а вы… Ну да ничего не поделаешь. Я даже сам не понимаю, как у меня хватает смелости сидеть с вами рядом, да еще заводить такой разговор. Я бы должен стоять перед вами или, вернее, пасть перед вами на колени. Так было бы правильнее. А я сижу… Должно быть, годы, что я не жил дома, сделали свое. Я как-то осмелел. Я ведь знаю, что я уже не ребенок, знаю, что вы не можете бросить меня в тюрьму, даже если захотите. Вот почему я осмелел. Только не сердитесь на меня, уж лучше я помолчу.
– Нет, говорите. Скажите все, что хотели сказать.
– Можно? Все, что хотел? Но тогда и ваше кольцо не будет мне помехой.
– Да, – тихо сказала она. – Пусть оно не будет вам помехой.
– Правда? В самом деле? Благослови вас бог, Виктория, неужели я не ослышался? – Он вскочил с места и наклонился, чтобы видеть ее лицо. – Разве кольцо ничего не значит?
– Сядьте.
Он снова сел.
– О, если бы вы знали, как неотступно я думал о вас все это время. Господи! Да разве хоть на одно мгновение в мое сердце закралась какая-нибудь другая мысль! Кого бы я ни встречал, с кем бы ни знакомился, на свете существовали лишь вы одна. И думал я все время только одно: Виктория всех лучше и всех прекрасней, к я знаком с ней! И при этом я думал всегда – фрекен Виктория. О, я прекрасно понимал, что я от вас дальше, чем кто бы то ни было, но я был знаком с вами – а для меня это вовсе не такая уж малость, – знал, где вы живете. А вдруг вы изредка вспоминаете обо мне? Конечно, вы обо мне не вспоминали, но часто по вечерам, сидя в своей комнате, я думал: а вдруг вспоминаете. И я был на верху блаженства и писал вам стихи, фрекен Виктория, на все свои деньги покупал вам цветы, приносил их домой и ставил в воду. Все мои стихи посвящены вам, кроме нескольких, но те не напечатаны. Но вы, наверное, не читали и тех, что напечатаны. Теперь я взялся за большую книгу. О господи, как я благодарен вам, ведь я так полон вами, в этом все мое счастье. Каждую минуту я слышал или видел что-нибудь, что напоминало мне о вас, и днем и ночью. Я написал ваше имя на потолке, я лежу и смотрю на него. Но девушка, которая у меня прибирает, его не видит – я написал его маленькими буквами, только для себя. И в этом для меня особая радость.
Конец ознакомительного фрагмента.