Виланд
Шрифт:
— Тебя нашли у дороги. Вначале решили, что сбила машина — но травм не было. Скажи, с тобой не случалось раньше ничего... такого. Приступы какие-нибудь, обмороки?
— Нет...
Доктор помолчал.
— А... с тобой не было какой-нибудь зверушки?
— Зверушки?
— Обезьянки... Женщина, которая вызвала "скорую", сказала, будто звали на помощь. Когда она увидела тебя, какой-то зверёк, похожий на обезьянку, был, по ёе словам, с тобою рядом. Но едва она подошла ближе, обезьянка бросилась в переулок и исчезла.
Сердце Димкино затрепыхалось так, что мерить пульс теперь не было никакого смысла.
— Ну-ну... — проговорил
— Я... хочу ещё вспомнить. Скажите, а... какой это город?
У Йоллы болела голова. Раньше он и не знал, как это бывает — болели синяки и царапины, болел живот, когда объедаешься тушёных грибов или незрелых груш. Давным-давно — времени этого Йолла почти и не помнит, он был удивительно юным и почти ничего не знал — его зачем-то привели на Развилку. Явились какие-то "гости", и в числе их — старый Хрыч, хозяин соседнего дерева. Рассказывали всякие истории, для юного Йоллы большей частью скучные, и показывали фокусы — ужасно яркие, громкие и замечательные. Йолле запомнился один карлик из свиты Хрыча — его называли Сухой Моль. Он был сумасшедшим — по крайней мере, Йолла был уверен в этом. Сухой Моль появлялся в толпе гуляющих с негромкими, но ужасно унылыми, сухими стонами, и сообщал, что у него "болит, болит голова, просто раскалывается!.." Йолле было смешно на него смотреть, он подкрался сзади и легонько дёрнул карлика за куртку. Тот обернулся очень медленно и прошёлся по юному нахалу таким скучным и скорбным взглядом, что Йолла почувствовал, будто у него начинают сохнуть все внутренности. Он юркнул в сторонку, затерялся в листве, а спустя минуту позабыл об унылом Моле.
...Они не могут здесь жить! — с ужасом говорил себе Йолла. — Это какой-то обман... В городе нельзя жить!
И всё-таки Йолла не растерялся. И не потерял Димку ни на минуту после той страшной катастрофы, когда исчез и корабль, и вся команда с капитаном, и даже море и неистовствующий ураган. Димка не подавал признаков жизни, и Йолла мог уповать только на какого-нибудь неведомого спасителя, который возникнет из воздуха и развеет злой морок...
Но явилась только женщина, она вызвала зловонную, человечью железную повозку, в которую положили Димку. Йолла не доверял человекам в белом, выпрыгнувшим изнутри повозки, поэтому незаметно взобрался на её крышу. Двигалась повозка ужасно. А её вой!..
Уже тогда Йолла почувствовал дурноту. Но разбираться в своих ощущениях ему было недосуг.
...Димке разрешили погулять в парке. Листва клёнов как раз была того золотого цвета, который, кажется, вот-вот одолеет своей сияющей силой грядущую зиму, и откроет какое-то новое, небывало-невиданное время года, в котором и время другое, и солнце, и не хочется, чтобы что-то менялось — такая власть у сказочного золота замирающих деревьев!
Город, где очутился Димка, называли Светополем. В этом городе ничего не слышали о городах, которые знал Димка. Врач качал головой и молчал, а Димка подумал, что о нём сообщат в милицию, отправят в какую-нибудь больницу для психов, откуда невозможно убежать. Поэтому побег откладывать было нельзя.
Найдёт ли его Йолла? И что сталось с Альви? Скитаться по незнакомому городу совершенно одному, без денег, еды и тёплой одежды — Димке делалось тоскливо, и он думал, что не решится ни на какой побег.
Вот сейчас мне очень-очень нужен Кристалл! Наверное, даже нужнее, чем там, на корабле — ведь тогда вокруг было волшебство, волшебная страна, и можно было на что-то надеяться...
Димка нашёл яблоню с раздвоенным у самой земли стволом. Устроившись в развилке, он прислонился к коре щекой. Яблоня была будто живая. Сквозь полуопущенные веки Димка видел, как дрожат блики осеннего света на листве. Казалось, небо и Дальний Мир медленно вращаются вокруг Ближнего Мира, центром которого был золотой парк и Димкина яблоня.
— С тобой хорошо... — прошептал Димка. — Ты знаешь, какие я видел деревья?!.. Ты бы хотела туда?
— Эй! — окликнули сбоку. Димка вздрогнул. На дорожке стояли двое мальчишек, и Димка вспомнил, что видел их — в палате. Они не понравились Димке — толстый парень, стриженый ёжиком, с маленькими глазками; и другой, узколицый и пухлогубый, с назойливым взглядом. Чёрт их принёс! — подумал Димка. — Следили за мной. Даже яблонька от них не скрыла.
Димка отвернулся. Ему не хотелось говорить с ними.
— Мы всё видели, — сказал узколицый. — Как ты устроил фокус с окном.
Димка удивлённо вскинул глаза. Про какой фокус они говорят?
— Да ладно. Не хочешь, не признавайся врачам — но мы-то видели! Как этот подоконник придвинулся, когда ты падал. Скажешь, у нас обоих глюки?
— Мы не сболтнём, — просипел толстяк. Он ухватился за ветку ладонями, оставив на коре следы пота. Димке даже ухмылка его показалась влажной — как скомканная половая тряпка. — А чё, правда, не помнишь, что с тобой было? У моего другана папаша неделю пил, потом, говорил, память как отшибло. А он раньше боксом занимался. Ну, шли они с братаном по улице, а к ним подваливают — так и так. Этого зацепили, тут он им вделал, а пока отмахивался, говорит, память и вернулась.
— Такой метод у них есть, в медицине. Если чего не помнишь, надо чтоб условия создать, чтоб способность эта сама сработала.
— Ага. Вот с крыши прыгнуть...
— С крыши опасняк. Вдруг не получится.
— Ну, хоть со второго этажа.
— Прыгайте сами — хоть с телевышки! — выдохнул Димка — и счастливо замахал рукою. — Йолла! Ты что там делаешь?!
А Йолла сам озадаченно мигал — он уснул прямо на дереве, дожидаясь, когда Димка очнётся — и разбудил его Димкин возглас. Теперь Йолла вертел головою, соображая, что делает он среди ветвей каштана, и кто такие эти люди возле Димки?
— Твоя обезьяна? — спросил толстый. Он протянул к Йолле руку, но тут же отдёрнул, и стал пятиться. Лицо его сделалось пунцовым, потом белым, а потом пошло пятнами — точно его мяли невидимые пальцы, приняв за комок сдобного теста.
Его приятель, обернувшись, молча побежал к больничному корпусу. Димка всё ещё не понимал, что так испугало мальчишек. По ногам словно тянуло холодом, он поёжился.
— Йолла! Ты заметил?
Йолла спрыгнул к Димке. Долго, почти минуту, он оглядывал парк. И покачал головой.
— Там... чёрный... волк! — пыхтел толстый.
— Волк! — Йолла фыркнул. — Я бы почуял волка!
Обнаружив, что Димкина "обезьянка" говорит, парень выпучил глаза и сел, прислонившись к дереву.
— Йолла, надо уходить! Я боюсь — они, врачи, решат, будто я какой-нибудь ненормальный, и запрут в больнице совсем... Нам бы спрятаться где-нибудь, Йолла...
— Это разве не твой родной город?!.. Плохи дела. Где мы — совершенно непонятно — это раз! Кристалл исчез — это совсем прямо ужас! Даже не "два", это...