Вильгельм
Шрифт:
Выскочив на улицу в поисках спасения, но обнаружив там точно такую же тьму, что выгнала их из жилищ, мужчины начинали с бессильной злостью оглядываться, а потом инстинктивно сбиваться в стаю, пряча в глубине толпы женщин с детьми и выставляя бесполезное против неизвестной напасти оружие.
Грифоны тоже не заставили себя ждать, и как только внизу послышался шум, крылатые защитники один за другим начали выпархивать из своих дневных убежищ и из многочисленных порталов. Многие при этом спустились вниз, тревожно крича и стараясь помочь сбившимся в кучку людям. Охотно подставляли спины, пригибали
Страх и ужас — вот что принес я тем, кто так необдуманно остановил мое превращение в человека.
Когда-то я пришел к ним с миром.
Когда-то я не желал войны.
Но сейчас я смотрел на мечущиеся во тьме фигуры, видел внутри вспышки нераскрывшихся порталов, слышал отчаянные крики обреченных и молча ждал, когда все это закончится. Ни радости, ни злости, ни удовлетворения… даже желание отомстить не затуманило мне голову. Я сделал лишь то, что посчитал нужным. И ни на миг не усомнился, что поступаю справедливо.
Когда неподалеку послышался слабый шум, похожий на звуки глухих, идущих откуда-то снизу ударов, я оглянулся и без особого удивления обнаружил под тонким слоем камней довольно яркое сияние нескольких аур. Одна крупная, определенно принадлежащая взрослому мужчине, и две маленькие, совсем еще детские… Кажется, кто-то пытается пробить себе путь наружу?
Я не стал им в этом мешать. Как и помогать, впрочем. А когда от очередного удара часть скалы вспучилась, в ней открылся узкий лаз и оттуда выбрались два чумазых малыша, я только сузил глаза. Но не пошевелился. Однако когда следом за малышами оттуда же вылез смертельно уставший, в кровь изрезавший себе о камни руки взрослый, я его сразу узнал. Да и как не узнать того, что собственноручно снес тебе голову?
Правда, он не сразу сообразил, в чем дело. Слишком устал. Слишком долго карабкался, страшась, что малыши задохнутся. Поэтому, выбравшись на свободу, он первым делом облегченно вздохнул. Потом обессиленно рухнул. И только потом чутье заставило его повернуть голову, а при виде моей усмешки прошептать на чистейшем имперском:
— Пощади…
— Пхчи! — потряс головой спасенный им крохотный грифончик с безупречно белым оперением.
— Ы-ы-ы! — тут же, как по команде, заголосил крепенький, совершенно невредимый полугодовалый мальчишка.
— Пощади хотя бы их, — без особой надежды повторил мужчина, тщетно пытаясь подтянуться на руках. А когда не смог, то снова уронил голову и с бессильной злостью заскреб по камням некогда острыми когтями, которые сейчас были обломаны у основания.
Подумав, я подошел и, двумя руками подняв детей на уровень лица, без особого интереса их оглядел.
Грифончик тут же зашипел, пытаясь раскрыть свои детские крылышки и закрыть ими маленького человека. Пацан, наоборот, съежился и испуганно притих. Но было при
И почему я раньше об этом не подумал?
Быть может, если бы я сразу понял, на кого наткнулся, мне не пришлось бы здесь сегодня стоять?
— Я никого не убью, — наконец сообщил я отчаянно сжавшему кулаки отцу, который больше не делал попытки подняться на ноги. — Но и прежними вы уже не будете.
— Что это значит? — прошептал он, глядя на меня слезящимися глазами, а затем все же собрался с силами и выбрался из лаза, волоча за собой жутковато искалеченные ноги. — Что ты творишь?!
— Это не смертельно… в каком-то смысле, — понимающе кивнул я. — Вы ведь оборотни, верно? А эти двое — еще и братья?
Грифончик вдруг поднатужился, и на конце тощего хвостика у него без предупреждения выросло острое жало, которым он попытался меня ударить. Правда, не попал. Расстроился. Сердито засопел и… так же неожиданно отрастил второй хвост, а затем и вытянутую, как у ящерицы, морду, которой так же настойчиво попробовать меня цапнуть. Одновременно с этим его тело покрылось прочной змеиной чешуей почему-то зеленого цвета. Крылья усохли. Мордочка вскоре расплылась, словно воск на солнце, и стала сначала кошачьей, потом вполне человеческой, вместо лап появились ручки-ножки, но потом у малыша закончились силы, и он с усталым вздохом обмяк, вернувшись к исходному облику.
Надо же, какой интересный экземпляр.
Прямо настоящая химера, а не оборотень.
И зачем ему, спрашивается, столько обличий?
— Необычные у вас способности, — заметил я, переведя взгляд на человеческого мальчишку. — Он тоже так умеет?
Обездвиженный, израненный и, судя по всему, парализованный ниже пояса отец угрюмо смолчал, но мне и не нужны были другие доказательства. Все, что нужно, я уже рассмотрел. После чего поднял необычного грифончика повыше и коротко, но мощно на него дунул.
Тот вздрогнул и жалобно запищал, когда из него выпорхнула, а затем бесследно растворилась в ночи очень важная, хотя и необязательная часть души. Второй малыш в это же самое время снова разревелся и потянулся к обиженному брату ручонками, но я не дал ему этого сделать. Напротив, поднес его поближе и шумно втянул воздух в себя, благодаря чему еще одна часть души… только совсем иная… покинула тело и навсегда изменила своего маленького хозяина.
— Да будет так, — сказал я, опустив детей обратно на землю. — Один из них больше никогда не станет человеком. Второй никогда не сможет обратиться в зверя.
— Нет… — в ужасе отшатнулся оборотень. — Нет! Ты этого не сделаешь!
— Уже сделал, — спокойно ответил я, щелчком призывая разгулявшуюся тьму. — Все твои сородичи тоже потеряли сегодня душу — кто звериную, а кто человеческую. Но тебя я не трону. Потому что хотя бы один из вас должен помнить и рассказать другим, кто и за что вас наказал.
Мужчина порывисто прижал к себе хныкающих детей.
— Кто ты?! Что ты такое?!
— Меня зовут Вильгельм. Я — тот, кто вас проклял.
— Мы тебя найдем! — прошептал он, уставившись на меня с лютой ненавистью. — Мы тебя уничтожим. Даю слово!