Виндера. Однажды будет ветер

Ибрагимова Диана

В апреле, едва подсыхали дороги, папу переполняло вдохновение. Он забирал Букашку из мастерской, и они с Альбертом шлифовали и красили ее, а мама с Риной наводили внутри уют. Когда все было готово, мама зажигала свечи с запахом бергамота и говорила загробным голосом:

– Готовы ли вы совершить обряд?

Это, конечно же, было поздно вечером, в темноте. Все, хихикая, садились за стол и соединяли указательные пальцы левой руки, а папа связывал их бечевкой. При этом вид у него был такой притворно суровый, что Альберт начинал похрюкивать.

– Да окружит нас священная тьма неизвестности! – завывала

мама.

В блестящем бархатном платье и с высокой прической она была прямо как ведьма из театральных постановок. В актерские годы ей попадалось много таких ролей, так что играла она великолепно. Но настоящая мама была совсем другой. И от этого контраста становилось еще смешнее.

По ее команде все закрывали глаза и водили туда-сюда связанными пальцами, повторяя хором: «Крутись-крутись! Судьба – свершись!» – а потом тыкали наугад в разложенную на столе карту.

– Озеро Фалькост! – радостно объявлял папа. – Тут мы еще ни разу не были. Завтра же отправляемся!

И Фургон-хамелеон вез их к новой цели, оставляя позади сотни и сотни дорог. Он был уже стареньким и часто ломался, но никогда еще Рина не видела его в таком плачевном состоянии. Бедная Букашка напоминала свалку. От полумобиля остались только три сдутых колеса, битые стекла и остов кабины, оплетенный вьюнками. Прицеп вообще был сплошной грудой мусора. Под тонкими от ржавчины эмалированными листами виднелась труха и ветошь, осколки зеркал и посуды, сломанные приборы. И все это ощетинилось густой крапивой, а в голове Букашки царствовали муравьи.

Рина стояла посреди развалин испуганная и растерянная, как цыпленок, который только что вылупился из яйца и увидел обломки скорлупы, недавно служившие ему домом. Еще минуту назад все было в порядке. Минуту назад Рина спала в своей кровати на втором ярусе, а потом что-то выдернуло ее сюда – босую, в одних шортах и майке – и она упала, ударившись коленкой о камень. Было так больно, что аж в глазах побелело. Рина обернулась посмотреть, кто это ее толкнул, и увидела мертвую Букашку. Изъеденную солью, покрытую птичьим пометом, паутиной и мхом. Ни дать ни взять картина из кошмаров, но во сне не бывает так больно, даже если стукнешься о бортик кровати. Да и подобное наверняка разбудит: Рина просыпалась и от укуса комара.

– Мама! Па-ап? Альберт!

Тонкий голос полетел вместе с чайками над обрывом. С юга он резко уходил в воду, но назвать его утесом было бы преувеличением. Это был просто высокий берег, откуда открывался живописный вид на деревеньку Рыбоводье под холмом. Сверху видны были все ее бухточки, лодочные сараи и единственная улица, по которой проходил торговый тракт. Выглядел он непривычно пустынно. Дорога из светлых камней лежала среди холмов зигзагами, как не пойманная гимнасткой лента, и ее пыльную белизну не нарушали ни повозки, ни люди, ни козы. И ведь не скажешь, что ранний час. Солнце поднялось над водой уже на две ладони.

В это время селяне обычно везли в город утренний улов. Заставленные ящиками и бочками, тянулись на рынок Эрге скрипучие телеги со смуглыми, просоленными морем рыбаками. Их жены плели на ходу яркие коврики и корзины, а дети, унизанные ожерельями из ракушек на продажу, заливисто хохотали, превращаясь на кочках в живые погремушки. Рина привыкла просыпаться от их смеха, и внезапная тишина ее напугала.

Сама деревня тоже выглядела странно. Дома покосились, а сараи для снастей почернели и наполовину ушли в воду. Лодки замерли у берега, как пустые ореховые скорлупки, и ни одного паруса не было видно на горизонте.

– Э-э-эй! – крикнула Рина, сложив ладони рупором. – Есть там кто-нибудь?!

Стая бакланов вспорхнула с берега, и опять все стихло. Везде царило мертвое безветрие. Ни плеска волн, ни голосов людей, ни шелеста деревьев – полный штиль. Облака и те не двигались в стеклянно-гладком море. Его как гарпуны пронзали птицы, и, если бы не они, Рина подумала бы, что время застыло.

Она вдохнула побольше воздуха, приторно пахнувшего водорослями, йодом и мокрой галькой, и снова крикнула:

– Э-э-э-эй! Где вы все?!

За спиной что-то бахнуло и задребезжало. Рина резко обернулась. Это был почтовый ящик на ножке, подозрительно целый на фоне всеобщей разрухи.

«Может, птица туда попала?»

Помня, что в округе водятся змеи, Рина решила действовать осторожно и огляделась в поисках чего-нибудь длинного. Позади фургона, там, где вчера пышно цвел тонкий прутик дикушки, раскинулась большая и, несомненно, старая яблоня, усыпанная ранетками.

– Ну и дела, – удивилась Рина. – Вчера был конец апреля, а сегодня уже конец лета, что ли? И откуда тут эта громадина?

Она отломила от дерева сухую ветку и поддела ею крючок. Дверца грохнулась вниз, как упавшая челюсть, и ящик выплюнул на землю коробку со сдвижной крышкой, обмотанную проволокой. В правом нижнем углу было написано:

Катрине Шегри

Дом на колесах, деревня Рыбоводье,

Южный Адарэн, Хайзе

ОЭ40 003

На месте имени отправителя стояла королевская печать. Ну, или подделка под нее, потому что голубым воском, насколько помнила Рина, имел право пользоваться только Рондевул Первый. В поздравительном письме, которое он прислал, когда папу включили в Высший круг художников, было точно такое же изображение ветряной мельницы с семью крыльями – по одному на каждый регион Хайзе. Правда, папа говорил, что поздравление писал никак не король, а кто-то из его секретарей, а король просто печать поставил.

«Они меня с кем-то перепутали? – подумала Рина. – Я еще даже экзамен на Первый круг не сдала…»

Она размотала проволоку и аккуратно сдвинула крышку веткой, готовая отскочить в любой момент: птица из почтового ящика не вылетела, значит, шевелилась сама посылка. Но и внутри ничего пернатого не нашлось, только линялая сумка из парусины, совсем не королевская на вид. Рина осторожно потыкала ее – внутри было что-то твердое. Потом боязливо потрогала – кажется, никакой живности. Пальцы нащупали под грубой тканью прямоугольный предмет – книгу? – и мелкие штуковины в карманах. Вынув сумку, Рина увидела под ней ботинки из красной кожи, явно мальчишечьи, но зато новенькие и очень удобные на вид. Это было весьма кстати! Они оказались великоваты – тонкие ноги торчали из них, словно палочки из арбузных леденцов, – но так было куда лучше, чем стоять босиком на камнях и колкой траве. На дне ящика лежала открытка с посланием: