Вино грез
Шрифт:
— Бесс, вы с кем-нибудь говорили о ленте с записью диктовки доктора Лэйна?
Бесс чуть-чуть приподняла подбородок.
— Вы же велели мне никому не рассказывать о записи. И я никому не рассказывала. Я не такая…
— Вы разговаривали сегодня с майором Либером?
— Я увидела его впервые только вчера. И еще ни разу с ним не разговаривала.
Шэрэн долго изучающе смотрела на девушку. Наконец, она произнесла:
— Спасибо, Бесс. Можете идти.
Когда дверь за девушкой закрылась, Шэрэн повернулась к майору.
— А теперь
— Майор, — обратилась она, — или Рол Кинсон, или кто вы ни есть… я… все это нечто такое, во что я не могу заставить себя поверить. Я не могу поверить в идею овладения другими людьми. В идею прибытия с некой чужой планеты. Известны и зарегистрированы случаи, когда люди читали содержание писем в запечатанных конвертах. Вы справитесь с подобным заданием лучше.
— Бад Лэйн должен вернуться к руководству проектом. Я вынужден напугать вас, доктор Инли. Но это будет самым лучшим доказательством, которое я могу вам предоставить. Не пытаясь объяснить, как я это сделаю, я покину мозг этого человека и войду в ваш. В процессе перехода, майор Либер полностью обретет собственное сознание. Но он ничего не запомнит о том, что с ним происходило. Чтобы отделаться от него, я использую ваш голос.
Вымученная улыбка Шэрэн ничем не уступала изображениям улыбок на полотнах авангардистов.
— Ох, ну же!
Надежно опершись ладонями на прохладную столешницу, Шэрэн приготовилась к вторжению. От одной лишь мысли, несмотря на всю ее абсурдность, ее охватило странное ощущение стыда, будто бы вторжение чужого сознания в ее мозг было любой физической близости. Мозг был ее храмом, прибежищем, укромным пристанищем тайных мыслей, и подчас эти мысли были настолько свободными и раскрепощенными, что могли смутить любого, не разбирающегося в области психиатрии человека. Выставить напоказ эти тайные уголки… все равно, что пройтись голой по улицам города.
Шэрэн увидела, как на лице Либера появилось выражение потрясения, как он сконфуженно окинул взглядом кабинет, как он смущенно прикрыл рот тыльной стороной ладони. Дальше у нее уже не было времени наблюдать за Либером. Она ощутила, как невидимые щупальца зондируют ее мозг. Она почувствовала их мягкое прикосновение и попыталась сопротивляться. Выплыли воспоминания о давно ушедших днях. В сознании возник слякотный день в северном городке. Шэрэн играла около водосточной канавки вместе с мальчиком из соседней квартиры. Вода от тающего снега быстро сбегала по склону. Они с мальчиком сооружали плотину из снега, чтобы задержать поток. Но ничего не получалось. Вода обтекала края снежной дамбы, просачивалась сквозь нее, с неуклонной неизбежностью вытекая из запруды.
Сознание Шэрэн отступало и отступало в поисках последнего места защиты. Внезапно возникло чувство полного
Она не успела еще осознать, что с ней происходит, как без ее участия губы задвигались: значение слов проникало в ее сознание одновременно с их произнесением.
— Здесь очень палящее солнце, майор. Оно вызвало легкое головокружение. Попейте сегодня побольше воды и попринимайте таблетки соли. Можете запастись ими в аптеке. Избегайте солнца, и завтра утром вы будете в полном порядке.
— А-а… спасибо, — выдавил из себя Либер.
В дверях он остановился, с изумленным выражением оглянулся, недоуменно покачал головой и удалился.
В сознании Шэрэн возникла мысль. Она не прозвучала внутри мозга, она не была выражена словами, но тем не менее при ее появлении образовались соответствующие слова.
— Теперь вы поняли? Теперь вы верите? Я ослабляю контроль, а вы, чтобы общаться со мной, говорите вслух.
— Я сошла с ума!
— Все так думают, Нет, вы не безумны, Шэрэн. Следите за своей рукой.
Она посмотрела на руку. Рука потянулась к блокноту, и вопреки воле написала имя «Шэрэн». Комната замерцала, померкла и все исчезло. Как только зрение вернулось, Шэрэн увидела под своим именем еще одно слово. По крайней мере, она так решила что это слово.
— Да, это слово, Шэрэн. Это ваше имя, но на моем языке. Мне пришлось оттеснить ваше сознание далеко за порог осознания, чтобы написать его.
Слово было написано более отчетливо, чем ее собственные каракули. В то же время, оно напоминало арабские письмена, написанные курсивом, и не имело ничего общего с ее почерком.
— Безумна, безумна, безумна, — громко произнесла Шэрэн.
— Я найду ваши мысли и вашу веру. Я узнаю все, что нужно, чтобы познать вас, Шэрэн.
— Нет, — возразила она.
Чужая воля осадила ее и крошечные мягкие гребни начали прочесывать все уголки ее мозга. В ней возродились безнадежно перепутанные воспоминания о давних событиях. Музыка на похоронах матери. Выдержки из ее докторской диссертации. Настойчивые губы мужчины. Песня, которую она когда-то написала. Досада. Гордость за свою профессию. Еще несколько бесконечно длящихся минут, и она ощутила себя распластанной на огромном предметном стекле под объективом громадного…
— Теперь я знаю вас, Шэрэн. Я хорошо вас знаю. Теперь вы верите?
— Безумие.
Гнева больше не было. Появилось терпеливое смирение. Потом затухло сознание. Оно ушло… медленно замерло, как едва слышная песня в прохладных сумерках лета.
Она осталась одна. Открыв ящик стола, она взяла там узкий листок бумаги, такой же, как она давала Баду Лэйну и начала заполнять. Фамилия и имя. Симптомы. Предварительный диагноз. Прогноз.
Открылась дверь и вошел Джерри Дилэйн, молодой доктор-фармацевт. Шэрэн нахмурилась и довольно резко обратилась к нему: