Вино любви
Шрифт:
– Я хочу в душ! Мне надо вымыть голову. И вообще привести себя в божеский вид.
– Насчет душа ты совершенно права, Вейл. Только это моя идея, не твоя. А насчет всего остального…
– Не надо. Я знаю. Я ужасно выгляжу.
– Дура! Ты выглядишь потрясающе! Ты хоть знаешь, что ты красавица, Черри Вейл?
– Я… весь макияж утек.
– И черт с ним. Ты ярче всех красок мировой косметики. Ты свежее утренней росы. Мягче снега. Горячее солнца.
– Ты серьезно, Коннор?
– Все. Пошли в душ. Потом пойдем завтракать.
Она кивнула и направилась к двери. Коннор окликнул
– Ты куда?
– Как куда? В душ!
– Он здесь.
– Но я…
– Мой душ гораздо лучше твоего. Он больше. Вода в нем горячее…
– Это уже вранье!
– Ничего подобного!
С этими словами Коннор Фотрелл сгреб ее в охапку и потащил обратно в ванную, из которой она с таким трудом выбралась.
Они стояли под тугими струями воды и целовались до одури, пока вода и впрямь не начала остывать. Потом Коннор завернул Черри в огромное мохнатое полотенце и отнес в спальню. Она сидела на постели и наблюдала, как ее мужчина одевается. Это было так здорово! Коннор излучал силу и уверенность, но все движения его мощного тела были грациозны, он двигался, словно крупный хищник…
А потом он снова подхватил ее на руки и отнес вниз, в ее комнату, она одевалась, а он расхаживал по комнате, рассматривая смешные картинки, которые Черри рисовала сама себе каждый вечер и наклеивала на шкафы и холодильник, разные записочки и заметочки, которые она тоже адресовала себе…
И все-таки она его выгнала из спальни. Не могла она при нем раздеваться, натягивать трусики, расхаживать голышом. Черри стеснялась. Господи, как это было странно – и немного смешно. В ночном клубе, где она работала до отеля, была большая группа танцоров. Парни и девушки, и на всех одна гримерка. Там никто никого не стеснялся. В перерыве можно было застать там девиц с голой грудью, курящих сигареты и с азартом что-то доказывающих парням, в это время переодевающим крохотные плавки. И никакого смущения! Это была работа. Ни малейшего вожделения они друг у друга не вызывали.
Иное дело Коннор…
Она распахнула дверь спальни – и оказалась в его объятиях.
– Пошли скорее, а то я забуду, куда мы собирались. Тогда может оказаться, что ты совершенно зря меня выгоняла из спальни…
Они завтракали так, словно соревновались друг с другом. Яичницу сменил поджаренный бекон, на смену ему пришли сосиски, галлоны апельсинового сока заливали это пиршество, и Черри с Коннором без умолку смеялись.
Ему нравилось, как она ест. Никакого жеманничания, никакого кокетства. Она ела с аппетитом, как настоящая женщина после ночи любви. У нее было тело настоящей женщины. Не ребра, прикрепленные к позвоночнику остатками ссохшихся внутренностей, а тело, желанное и соблазнительное. Эта женщина могла согреть постель мужчины, могла посмеяться вместе с ним, могла любить и откликаться на зов его плоти…
– Коннор!
– А?
– Я с тобой, между прочим, разговариваю! Говорю, не могу поверить, что все это съела я одна!
Он улыбался ей, а сам думал.
Вот сидит женщина, с которой они провели потрясающую ночь. Они занимались таким сексом, что… Нет, это было больше, чем секс.
Что значит «больше, чем секс»? Секс есть секс, и у Коннора он всегда, в принципе, получался неплохо. Однако с Черри все было иначе. Он даже не мог объяснить, как именно иначе, и потому злился, а может быть, злился совсем на другое…
Тарантул вылез из подсознания и ужалил.
Что чувствовала Черри этой ночью? Было ли ей знакомо то, что она испытывала? Сколько раз она уже занималась подобным сексом? Сколько мужчин было у Черри Вейл?
– Коннор, о чем ты опять задумался?
– А… да так. Думаю о том, сколько нашего вина успели продать в «Розовом Слонике».
– Смешное название для ресторана. А сколько ты туда отдал?
– Две дюжины бутылок.
И они немедленно пустились в долгий и страшно деловой разговор о продаже вина в окрестные рестораны и прочих деловых проблемах, но маленький тарантул продолжал жалить сердце Коннора Фотрелла.
Черри права. Они не смогут быть вместе, пока не договорят обо всем до конца. И о том, что случилось сегодня ночью, и о том, что было в их жизни раньше.
Вода и масло. Можно налить их в один сосуд, но они никогда не перемешаются. У них с Черри нет ничего общего, кроме секса. Она его служащая. Он нарушил правила.
Система дает сбой. Система под названием «Жизнь Коннора Фотрелла, 30 лет». Почти 31.
– Это твое настоящее имя?
– Что?
– Черри. Вишенка. Настоящее имя?
– Ну да. Полное – Черити, но так меня никто никогда не звал. Почему ты спросил?
– Подумал, может, это твой сценический псевдоним?
– Нет.
Странно. Простой вопрос, а она так замкнулась.
– Ты хочешь еще что-нибудь знать?
– Да, пожалуй. Что ты думаешь об этом каберне?
– Ну, мне кажется…
– И еще: меня всегда интересовало, как женщины становятся танцовщицами в ночных клубах.
Серые глаза Черри застыли и сделались ледяными.
– Ты меня лично об этом спрашиваешь, или тебе в принципе это интересно?
– В принципе.
– Что ж ты не удосужился узнать за восемь лет работы в отеле?
– Да спрашивал я. Хорошо, не буду юлить. Как ТЫ стала танцовщицей?
– Скажем так, я оказалась профнепригодна для классического балета.
– Ого! Ты занималась балетом?
– И современными бальными танцами тоже. Двенадцать лет пота и крови, а потом мне сказали, что я великовата. Тогда я решила поискать что-нибудь, где рост только приветствуется. Мне показалось, что в ночных клубах веселее, чем у балетного станка.
– Можно согласиться с этим.
– Нет. Нельзя. К сожалению, это я поняла только теперь.
В ее голосе звучала спокойная и холодная горечь. Коннор немного оробел. Разговор принимал странный оборот.
– Я понимаю, Черри…
– Черта с два ты понимаешь! С малолетства у меня была одна любовь – балет! И вот в семнадцать лет мне говорят: спасибо, достаточно, балета больше не будет. А еще меня ждет дома мать-алкоголичка, и нет денег, и вообще ничего нет, потому что она все пропила! И тогда я просто сбежала из дома к своему парню.
– Черри…
– Не все рождаются в рубашке. В нашем городке рубашек при раздаче не хватило, не иначе. Мы с моим парнем уехали в Сидней и работали в сотне забегаловок, а потом я устроилась в данс-шоу.