Виновата любовь

Лачева Цилия

Следователь задумался.

— А может быть, сможете вы… — начал он.

Драга перебила, покачав головой.

— Мы с Димой просиживали над цифрами ночи напролет, нам приятно было, несмотря на то что потребовалась сумасшедшая выдержка. Это была работа не для одного человека, и делали мы ее ради того, чтобы прикоснуться к чему-то… значительному. И ради инженера, конечно.

— Он платил вам?

Она изумленно отшатнулась, словно вопрос показался ей глупым.

— Он? Да мы больше его получаем. Питаемся в столовой за копейки. Стилиян нас благодарил иначе… Мне дарил цветы и конфеты, а Диме — мужской одеколон.

Закурив вторую сигарету, Драга окинула

следователя холодным взглядом.

Климент взял ручку и подвинул к себе листок бумаги.

— Имя? — спросил он, прищурившись.

— Драгана Петкова Митрова. Во времена моего детства мужчины уходили из села на заработки. Мой отец тоже ушел — и не вернулся. Мать расхворалась и умерла, оставив нас, четверых детишек. Меня отдали в детский дом, там и выросла. Закончила техникум — электронику изучала. Знаете, я уверена, что стану инженером. Цель моей жизни.

Последние слова ошеломили его, и Климент поднял голову.

Драга, переменив позу (левую ногу перебросила на правую), спокойно пояснила:

— Сейчас мне кричат: «Драга, сбегай-ка туда, сбегай-ка сюда, завтра тебе во вторую смену!» Или: «Молодец, Драга, ловкая ты бабенка!» А иногда покрикивают: «Эй, ты!..» А как, по-вашему, звучит: «Инженер Драгана Митрова»? Ага, согласна с вами, совсем другое дело: солидно звучит. Первоклассный человек. Человек, не какая-нибудь девчонка на побегушках.

— Где вы были в ночь на седьмое — в ночь со вторника на среду?

— Очень хорошо помню, где мы с Димой убивали время. Были на концерте. Обычная современная какофония — светомузыка. Потом ужинали в ресторане, потом Дима проводил меня до общежития. Представляете, он был трезв как стеклышко — и умилялся каждому моему слову.

— А потом?

— Мы заснули. А потом Дима сказал, что ему надо на работу, и поехал на стройку.

— Какие отношения у него были с инженером Христовым?

Драга несколько смутилась.

— Сложные, — сказала она, опустив голову. — Уважал его, но не упускал случая назвать неудачником.

— Почему?

— Спросите у него.

— А как Христов относился к вам?

— Вы хотите знать, не приставал ли ко мне? — засмеялась Драга. — Нет, он подбирал глупых цыпочек. Бедняга думал, что в постели они лучше, чем какая-то будущая инженерка.

Следователь, покашляв, вытер губы платком — может быть, пряча улыбку.

Перед глазами торчала бутылка швепса. На письменном столе, покрытом ярко-зеленым листом бумаги, стояла пустая пепельница. Хотели угодить следователю, такому необычному среди публики, собравшейся здесь со всех концов света. Чувствуя себя в этой комнатке как в клетке, Климент медленно и задумчиво потирал ладони. Женщина пыталась разгадать, что он за человек. Прилетел, как ворона, в своем темном пальто, по-осеннему хмурый, какой-то зловещий. И обидно было думать, что инженер загулял где-нибудь в Черномории, или преспокойно пьет кофе в какой-нибудь хижине, затерянной в дебрях Рилы, или плещется с неизвестной мадам в чистых водах первоклассного бассейна… Христов — начальник, преданный стройке, честолюбивый инженер, чье будущее было расписано до мельчайших деталей, и вот его нет! Исчез — ни на том свете, ни на этом… Где такое бывает? Даже не в кино: уж слишком глупым был бы такой фильм.

И сейчас этот вот человек рыскает повсюду, точно собака за дичью, поднимает грязь везде, куда бы ни бросил взгляд, ищет злоумышленника, а злоумышленник, по мнению Драги, давно убрался из этих негостеприимных мест в поисках очередной жертвы. Драге стало до слез жалко инженера. Только

сейчас, целую неделю спустя, горькая истина предстала перед ее сознанием как реальность, в которой и не могло быть двух исходов. Исход был один: смерть…

— Вчера вечером мы гуляли, — сказала она виновато. — Приглашены были на поросенка. Там говорили об инженере: жалко, дескать, такой молодой — и уже мертвый…

— Ну-у-у, — упрекнул следователь, — не рано ли вы его хороните?

Драга долго и горько качала головой, не отвечая, точно и вправду перед ней лежал инженер, его худое, но сильное тело, пронзенное подаренным ножом, красивым ножом, как бывает в приключенческих фильмах по телевизору.

— А Евдоким — что он за человек?

— Немного рассеян, но это ему даже идет. За то его и люблю. Пошлешь его купить сахару, а он несет кило муки. Очень красивый. Слов нет. Зато природа и отняла у него кое-что, дабы не дать одному человеку слишком много. Вы не замечали, бывает, у какого-нибудь счастливца и красота, и деньги, и слава, а взамен судьба отнимает у него что-нибудь: то ли память, то ли какой-то стержень человеческий, то ли еще что-то очень важное… Не замечали?

Климент, кивнув, расслабил узел галстука. Затем распахнул окно — не вставая, ловко, точно фокусник. Драга продолжала наблюдать — она разбиралась в людях. Работала одно время в больнице санитаркой и хорошо знала раны человеческие: какие случайные, а какие — от нечеловеческой злобы, мести или по пьянке. Метина на левой руке следователя, заботливо перевязанная, была от холодного оружия. Жульнический удар в каком-то тупике.

Где же здесь справедливость? Инженер, умный, волевой человек, был убит в глубокой темноте на стройке. Убийца на свободе, жует сейчас, может, булочку на какой-нибудь сельской станции… Драга отвела взгляд, посмотрела на свои сапожки — чистые, сизовато-белые, словно пара голубков. Вспомнила свое венчание — грязный сельский двор, и она идет в белых туфельках, вуаль пахнет розовой водой, перчатки до локтя, шестнадцать лет, всего шестнадцать. С мужем-зоотехником наездилась, находилась — автобусом, каруцей, а всего чаще пешком: сбегай, Драга, возьми у них вакцину. Постановление устарело, езжай-ка в город, пусть тебе его лично дадут. И так три года. Осталась голой и босой, без всякой помощи и поддержки. После долгих и трудных скитаний со стройки на стройку осела на этой красной земле, в этом месиве, в этой круговерти, и так удобно себя чувствовала, точно дитя во чреве матери.

Следователь внимательно посмотрел на Драгу. Круглые покатые плечи и спокойные простые черты лица, великоватый нос и бело-синий блеск глаз — они, эти глаза, созданы действительно для того, чтобы видеть перспективу. И повелевать. «Она еще покажет себя, — подумал Климент. — Не удивлюсь, если через десять — пятнадцать лет она возглавит такую же стройку, где будет знать все — до последнего винтика — и всех — до последнего строителя. Такая поднимется — может быть, станет даже начальником объединения. Нелегко будет ни ей, ни тем, которым суждено вертеться вокруг нее до полного изнеможения…»

— Я хочу поговорить с Евдокимом, — сказал следователь. — Он, наверное, на стройке?

Драга посмотрела на часы.

— Конечно, где ж ему еще быть… Я сейчас его к вам пришлю.

Через пятнадцать минут Евдоким Георгиев сидел, расставив длинные ноги, напротив следователя. Потертые, побелевшие джинсы. Сапоги слишком дорогие, щегольские для этой стройки. Взгляд недовольный, даже обиженный, надменные тонкие губы надуты. Дышит со свистом, сквозь зубы — облачка пара видны в холодном помещении.