Виновата любовь

Лачева Цилия

— Послушай, — сказала женщина и подняла палец. — Она опять!..

Кто-то прошаркал туфлями в коридоре.

— Ефросиния, игуменья. Умерла еще в девятьсот двадцатом году.

Шаги, прошаркав мимо двери, затихли. Евдоким усмехнулся:

— Веришь в привидения?

— Верю?.. В себя. А в ее появлении есть какой-то протест. В монастыре живут мужчины, женщины ходят в брюках.

— А ты прелюбодействуешь в святой обители, — добавил Дима.

Ослепительная улыбка, сверкнувший вдруг взгляд.

— Почему

она спряталась в монастыре, как ты думаешь? Ефросиния пишет черным по белому: и сирота я, и обесчещенная, искала силу в господе боге… Кто обесчестил Ефросинию? Мужчины, конечно же…

Она крепко охватила руку Евдокима горячей и сильной рукой.

— Ты очень красив. Знаешь это? И как себя чувствуешь, когда так красив?

Евдоким сжался — казалось, она дотронулась до раны, разъедающей душу.

— Я знаю. — Женщина отпустила его руку. — Ничто не ведет к добру, если чрезмерно.

Дима мыл чашки в мойке. «Она старше меня, — подумал Евдоким, — по крайней мере на два года».

То была последняя его мысль с трезвой оценкой этой женщины. Дальше мысли помчались быстро и страстно, и бесшумно распахнулись окна в жизнь — к солнцу и радости. Он разомлел, опьянел от этого ощущения — впервые, как себя помнил.

— Я получила премию, — сказала женщина. — И приглашаю вас на трапезу.

— Заметано, — сказал Дима. — Сегодня суббота — давайте ее обмоем.

— Выпьем, — согласилась она.

Евдоким вздрогнул от отвращения — ему становилось плохо от одного лишь вида бутылки или рюмки. На улице он засмотрелся на фрески, совсем свежие. Казалось, мастер только что унес свои горшки с красками. Синий цвет переливался в темно-желтый. Под коричневой коркой ржаного хлеба пылали костры преисподней. Черти были черные, а Сатана — ядовито-зеленый, как куриная желчь. Евдоким ему улыбнулся и кивнул заговорщически.

Он втиснулся в кабину какой-то машины и попросил подбросить его к ресторану «Приста». Водитель повез было, но, не доехав, остановился.

— Где-то стучит, — объяснил он. — Думаю, спереди…

— Сзади, — сказал Евдоким, прислушавшись.

Шофер обошел машину, присев возле колеса.

— А ведь ты не знаток моторов, сынок… Стучало как раз спереди.

Наконец приехали к ресторану. Евдоким выскочил из автомобиля и осмотрелся — перед освещенным входом скопились легковые машины. Рядом с ними, заботливо ухоженные, цвели розы. Ресторан экстра-класса. Евдоким был в самом своем лучшем — джинсах и белой спортивной рубашке. В заднем кармане хранились последние двадцать левов из месячной зарплаты. Он, конечно, был приглашен на ужин, но в худшем случае мог оплатить свою долю…

Он сразу увидел их — они сидели на террасе в легких креслах, рядом с большим фикусом. Женщина махнула ему рукой, и Евдоким, захватив по пути третий стул, подсел к ним.

— Ждем тебя, —

сказала она и ослепительно улыбнулась ему.

Розовое платье на бретельках, голые плечи. Веснушки на лице и на плечах… Дима потел в сером костюме, в накрахмаленной рубашке с галстуком.

Официант шел к ним — нет, к ней, казалось, он хотел пригласить ее на танец. Играли вальс… Она заказала шницели, салаты и газированную воду.

— Не пью, — сказала она, — а ты? Аперитив?

Евдоким скрепя сердце заказал водку. Хотя бы маленькую порцию. В первый раз.

— Я за рулем, — заявил Дима, — а Драга — космическая женщина: не пьет, не ест хлеба и принимает таблетки, чтобы помолодеть.

Она загадочно улыбнулась.

— Я учусь заочно. Электронику изучаю.

Евдоким нервно рассмеялся.

— Электронику?

— Третий год, — кивнула она.

— Прекрасно.

— Вы вправду одобряете? Муж мне запрещал.

— Муж?

Посмотрев с отвращением на запотевшую рюмку, Евдоким спросил:

— А где твой муж?

Она беззаботно описала в воздухе круг.

— Где-то в Болгарии… Я разведена.

— И не думает больше выходить замуж, — сказал Дима, расстегивая воротничок рубашки. Черный, мохнатый, он излучал спокойствие молодого буйвола. — Кроме как за меня, поняла?

Оба переглянулись и рассмеялись. У них были свои шутки, и держались они как закадычные друзья, именно как друзья — словно не делили постель и хлеб. Евдоким стал озираться — большие зеркала, красное дерево по стенам, люстры из толстого стекла.

— Смотрят на тебя, — сказала Драга и дружелюбно кивнула, полуобернувшись к ближайшему столику.

Несколько девушек. Одна из них — в желто-оранжевых брюках — приветствовала его, махая рукой. Евдоким нахмурился — видел ее в первый раз. На сцену вышел какой-то человек и сообщил загробным голосом:

— Танго. Приглашают дамы.

Первые такты танго прозвучали как тихий, еле слышный ропот.

Драга вскочила и потянула Диму за рукав. Евдоким был настороже в ожидании приглашений. Девушки уставились на него в напряженном молчании, точно на сокровище какое. Та, которая махала ему, опередила всех и, положив руку ему на плечо, обняла за шею.

— Потанцуем? Меня зовут Фани.

— Евдоким.

Он нехотя поднялся.

Танцевали как все вокруг — близко, обнявшись. Он поискал глазами Драгу и ее кавалера. Они топтались на расстоянии друг от друга, увлеченные каким-то спором, резким, даже сердитым, неподходящим для сентиментального танго.

— Я знаю тебя. Ты работаешь в диско-клубе.

— Ага. А ты?

— На стройке. Надо же трудиться. Иначе не заработаешь на кусок хлеба.

— Не заработаешь, верно.

Евдоким слышал это от своей матери. Обернувшись, он хотел снова посмотреть на Драгу, но Фани повернула его голову к себе.