Шрифт:
Повести
Проба
Белую блузу Ирма натянула под чёрный, в обтяжку у бёдер вязаный пончо, ноги просунула в белые трубы штанин, ступни упаковала в белые туфли, за плечо закинула ремень белой сумки, у зеркала кокетливо крутанулась: «Совсем молодуха, ничуть не хуже местных!» и вышла из дому. С короткой стрижкой пышных и чёрных от природы волос она чувствовала себя моделью – всё в тон, всё по правилам.
В Берлин к дочери, что вышла замуж за коренного немца, приехала она из провинциального сибирского городка. Сегодня у Варвары, сибирской соседки, День рождения –
Парфюмерных отделов – что муравьиных колоний в огороде. В каждом отсеке, как в пучине морской: чтоб выхватить что-нибудь стоящее, световая вспышка нужна. Слева и справа – стеллажи с русалками, собачками, кошками, птичками, розочками, тюльпанчиками, феями и многим, чему Ирма названий не знала. Посредине – витрины с кремами, пудрой, тушью, масками, дезодорантами и другими премудростями.
Подошла к духам – «пробным». Что означало слово «пробные», Ирма узнала от дочери Лиды – потом несколько дней информацию переваривала. Стояли они как-то в магазине, цены с сибирскими сравнивали, тут ягненочком девица подскочила, ноги расшеперила и – «пш», «пш», «пш» на себя с головы до пят.
Ирма на неё в шесть копеек уставилась, а девица – ноль внимания! Пшиканий показалось ей мало, ещё и баночку с дорогими кремами открыла, кошачьи ноготочки туда запустила и, будто свежего деревенского масла зачерпнула, на подушку кулачка выложила и – давай растирать. Растирала, растирала, а потом похлопывать принялась. Так и этого показалось ей мало, подошла к теням и – ну, давай глазки разрисовывать.
– От даёт, в открытую ворует, – возмутилась Ирма, – давай отойдём, а то на нас подумают.
Стройная и миловидная, как мать, Лидия растолковала, что девица попробует сначала на себе, а уж купит или нет, зависит от того, как понравятся.
– Ничего себе! – вскинулась Ирма, будто товар был её собственностью. – Так все без конца только и будут пробовать!
Дочь усмехнулась:
– Не знаю, может, и будут.
– Да ежели б у нас так делали, все магазины перевелись бы вместе с продавцами! У вас в Европах не жизнь – малина! Потому, наверно, и рвутся сюда. Можно ничего не покупать, а без конца только пробовать.
Оказалось, «пробы» устраивали ещё и в продуктовых магазинах. Особенно часто дегустировали там бутербродики. Ирма то тут, то там полакомится и – сыта. За месяц, что прожила в Берлине, приноровилась к чудачествам европейской цивилизации – дочь и зятя баловала только ужинами, так что веса не набрала.
Женщины, жалуясь на лишний вес, завидовали её девической стройности, а она отшучивалась, что выпуклости-де все соразмерные, оттого что на работе «вытягивается, напрягается и даже застывает» – набирать килограммы некогда. Когда-то окончила она строительный техникум, но жизнь сложилась так, что вот уж много лет тянула лямку почтальона.
Отказаться от «пробы» было, мягко говоря, неразумно, и Ирма начала пшикаться. Запахи, однако, оказались невкусные: прелые, терпкие, дымные, едкие, винные, полынные… Вдруг, словно в зеркальце авто, боковым зрением заметила, что находится под чьим-то прицелом. Оглянулась – «бизнес-человек», высокий, стройно-солидный, с чёрной, коротко стриженой головой, при галстуке и улыбается.
«Ба-а, какие мужчины! А смотрят как!.. Да я ещё и в цене, оказывается…»– подумала она и улыбнулась, обнаружив красивые крепкие зубы. Кокетливо развернулась и отошла – багажом немецкого похвастать не могла. Не утерпела, однако, и оглянулась: в глазах провожавшего её красавца стоял нескрываемый интерес. Чтобы он чего не подумал, подняла глаза на полочку (может, раздумывает, покупать или нет?) и – о ужас!., прочла: „Herren”– что означало «Для мужчин». Выходило, мужские духи тестировала.
«Распавли-инилась!.. И кому ты, деревенщина, нужна? – одёрнула она себя. – А что, любимые мужья есть. Сыновья, в конце концов! Откуда ему, живому «манекену», знать, что я уже 15 лет, как без мужа?» – и жеманно направилась к женскому отделу.
Наташа, жена сына, в семье которого Ирма жила, просила привезти из Европы сладких духов. Невестка она ладная, добрая, учительница к тому же, ей положено одеваться-пахнуть. Ирма искала – хотела угодить. Принюхивалась, пшикала и всё ощущала «прицел», что, как под током высокого напряжения, заставлял держать спину. Сладких духов не нашла – купила тушь для ресниц и дорогой крем для соседки Варвары. Ей красиво всё упаковали, и она направилась к выходу, где вертелся «бизнес-мужчина».
Он улыбнулся, что-то сказал, и Ирма, глядя в зеленоватые глаза, забыла, что не у себя в Сибири, – рассмеялась и по-русски выдала: «Ну, ошиблась! С кем не бывает?» Вовремя, однако, округлила сливовидные глаза, взбугрила плечи и развела руками – не понимаю, мол. В длинном монологе приятного баритона разобрала слово «чуйс» («пока») и, удаляясь, преувеличенно серьёзно, словно честь отдала, ответно приподняла свободную ладошку: «Чуйс!»
Неделя проскочила незаметно, и в субботний день вдвоём с дочерью они отправилась по магазинам. Снова делали «пробы», и она снова чувствовала «прицел»… Нужных духов не напшикали и направились к выходу. И тут «бизнес-человек» задержал их. Говорил с дочерью, а смотрел на Ирму, даже поинтересовался, откуда она, и визитку сунул.
– А что, мам!? Выходи замуж. В одном городе жить будем, – подтрунивала Лидия на улице.
– Без языка и – замуж… Скажешь тоже.
– Выучишь. Я же выучила.
– В моём-то возрасте?
– Ты у меня понятливая. И смотришься, как девочка, – 50 никто не даст.
В воскресенье Ирма с дочерью и её мужем Генрихом отправилась в небольшое путешествие на Павлиний остров, где в летние месяцы отдыхала бывшая королевская семья. Птицы с калейдоскопичным оперением, бывшие королевские конюшни и яхты, белокрылые ангелы, отложились в памяти кусочком неземной жизни. В будние дни, когда дети уходили на работу, она расхаживала по улицам – вдыхала аромат цветущих акаций и кустарников, любовалась ровной зеленью и гордой статью каштанов. Чистая дорога, словно её только что вымыли, тянулась «сквозь строй» могучих и нарядных красавцев, бело-розовые соцветия которых в форме старинных фонарей напоминали новогодние ёлки.
Внимание Ирмы привлёк огромный дуб. Его ветки, спустившись вниз, укоренились в земле. Стволы жили самостоятельно, но горизонтально и, видимо, использовались, как скамейки: под ветками чёрным толем блестел вытоптанный круг. Дуб напоминал висевший над комодом хлорофитум, розетки которого свисали вниз, – горизонтальные ветви дуба устремлялись кверху. Кругом буйно цвели каштаны, а у корявого великана листва ещё только распускалась, молодо-свежо поблёскивая. «Всё, как у людей, – подумала она. – Жизнь складывается иногда горизонтально и слишком поздно!»