Виола
Шрифт:
– Хм… как интересно! Сразу вспомнились слова из повести «Гранатовый браслет» Александра Куприна: «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной».
– Да, конечно… – несколько протяжно ответил Салманский.
– А почему, собственно, в стол? – незамедлительно продолжил Соловьёв. – Полагаете, никто не оценит?
– Скорее, не всякий поймёт! Кстати, а вы что преследуете в творчестве? Какова ваша основная идея?..
– Красота!
– Красота?!
– Да, да! – стремительно продолжал поэт. – Вы не ослышались, как бы это пафосно ни прозвучало, я служу именно Ей, а остальное для меня не имеет принципиального
Немного помедлив, он продолжал тем же непринуждённым тоном:
– Как сейчас помню: была весна, и я решил прогуляться. Подышать свежим воздухом, насладиться тишиной, разглядывая звёзды на ночном небе. Помню, меня обступали стены узкого коридора, потускневшие серые многоэтажки с еле освещёнными окнами, аллея, окружённая тусклыми фонарями и коваными скамейками. Только одни сладостные и пробуждающие воображение духи придавали моему бесполезному существованию и окружавшим меня предметам особый таинственный смысл.
Меня обдало необъяснимым жаром – я едва мог держаться на ногах. Но вскоре я понял: то благоуханье принадлежало прекрасной ночной фиалке, переливающейся от жемчужного сиянья луны.
И, хоть я не имею сил передать это мгновение более ощутимо, но буду лелеять его словно на дне маленького флакона! Да, служение Искусству должно быть столь же трепетным, как робкое прикосновение к цветку или мысль о единственной возлюбленной!
Глава 3. Рассказ Салманского
– Согласен! Кроме того, воспеваемый вами цветок напомнил мне о моей любви…
– Должно быть, у вас есть девушка?! – спросил Соловьёв.
– Была, – с омрачённым видом ответил Салманский, глядя куда-то сквозь Соловьёва потухшим взглядом.
– Что с вами?! – в недоумении начал расспрашивать собеседник, – Вы будто в глаза Горгоны заглянули.
– О, лучше бы было так! – с предельным отчаянием отвечал юноша, – во всяком случае, я бы уже ничего не чувствовал, а стоял бы неподвижно, обросший изумрудной зеленью, и был бы вполне доволен.
– Рассказывайте…
– Хм… Вы действительно хотите услышать этот бред влюблённого?
– Да.
– Хорошо. Я жил в обычной маленькой провинции… среди рабочих, чья жизнь не отличалась утончённостью и хорошим тоном.
Да я и сам был в известной степени грубым и невежественным, даже в вопросах языка. И поэтому мне часто приходилось ловить на себе презрительные взгляды. А некоторые люди даже откровенно выказывали неприязнь. Однако внутри меня было что-то, что выдавало мою сущность. Должно быть, это моя тяга к знаниям и желание выбраться из рутины, в которой я был заключён, как в тюрьме. И по мере того, как они росли, речь моя становилась правильнее и выразительнее.
Но из этой рутины я выбрался не сам, а благодаря одной девушке.
Её звали Нелли, это была миниатюрная девушка с огромными янтарными глазами, такая хрупкая, что ей нельзя было дать больше четырнадцати или пятнадцати.
Помнится, я встретил её впервые в Крыму, стоящую на пирсе и обласканную южным солнцем. Она была в лёгком золотистом платье, лучи догорающего дня кокетливо скользили по её смуглым плечам, а длинные волосы искрами развевались на фоне утихающего зелёного моря. Она долго вглядывалась куда-то вдаль. Не знаю, должно быть, думала о чём-то, хотела побыть наедине с собой…
Она поразила меня светлым образом: лебединой чистотой и любовью к Богу. Но не ханжеской любовью, присущей большинству людей, а самой что ни на есть настоящей, признаки которой проступают во всём: начиная манерой одеваться и заканчивая образом мышления и делами. Я полюбил её бесповоротно! Полюбил её взгляд, её пухловатые губы, аромат волос, от которых исходил столь дорогой для меня запах духов и сами эти цветы – фиалки! Да, я полюбил её, но самым удивительным было то, что и она полюбила меня, приняла таким, какой я есть. Однако её родители были против наших отношений. В общем, как это часто бывает, нас разлучили. А потом случилось непоправимое, то, что до сих пор омрачает моё существование… она умерла. Как мне передали: от сложной формы порока сердца. С тех пор стрелки всех на свете часов для меня остановились, а для остальных они по-прежнему бежали, бежали, точно поезда, бегущие по одним и тем же путям.
Прошло два года, и я переехал в Петербург, который мы так мечтали посетить вместе с ней. На улице стояла тёплая весна, но ничто меня не радовало! Цвели скромные фиалки, но и они напоминали мне о ней. А вскоре в мою жизнь вошла другая девушка, но и в ней проступали черты моей незабвенной Нелли!
Глава 4. Встреча с незнакомкой
Итак, полтора года назад, в майский петербургский день, я присматривал себе очередную книгу в одном из книжных магазинов. Но вскоре мне стало не до чтения. Справа от меня неожиданно возникла прелестная девушка – она внимательно рассматривала томик Шекспира сквозь небольшие линзы в тонкой оправе. Насколько я понял, это была его знаменитая пьеса «Буря».
Вы бы видели эту маленькую нимфу, она будто выбежала из-за кулис и своим лучезарным видом придала этому залу какой-то особый, доселе неведомый блеск. Казалось, она реальнее всех окружавших меня «красоток», ибо на её фоне они были не более, чем пустые куклы.
О, боже, а какое у неё было прекрасное лицо, какие волшебные глаза, напоминающие небесную лазурь, окаймлённые длинными и чёрными, как ночь, ресницами. Её щёчки напоминали не то гранаты, не то рубиновые яблоки, разгорячённые жарким июльским солнцем, а нежно-розовые лепестки губ переливались, как морские кораллы.
Её сверкающие волнистые локоны струились по гладкой, как слоновая кость, шее и бархатным плечам. А какая у неё была фигурка, какие точёные ножки, принадлежавшие, как мне казалось, той самой Нелли, которую я когда-то осыпал пылкими поцелуями!
На мгновение я даже ощутил тонкий аромат фиалок, напомнивший об утраченной любви.
– Увлекаетесь Шекспиром? – спросил я, едва скрывая неловкость.
– Да, – хрустальным голосом ответила незнакомка, – по-моему, гений такого поэта сложно переоценить. Но это далеко не единственный поэт, который меня волнует… – закрыв книгу, заметила она. – Я бы выделила ещё, как минимум, двух: Китса и Дикинсон!