Виола

Соломонов Артём

Глава 7. Признание в любви

– Я люблю вас, милая Виола! – неожиданно для себя самого выдавил я.

Она будто оцепенела от этих слов и только молча, неподвижно смотрела на меня.

– Понимаю, звучит странно,

но… это чувство… Оно жжёт меня уже месяца два, и я по-прежнему не знаю, что с этим делать и как дальше жить… О, если бы вы такая лучезарная, такая чистая, вошли в мою серую и полную тоски жизнь, в эту омрачённую одиночеством лачугу, в эту удушающую камеру! Вы непременно преобразили бы её. И в комнате, которую я ещё недавно считал тюрьмой, всё наполнилось бы радостью, счастьем и вашим несравненным ароматом!

Затем прочёл ей одно из стихотворений Набокова:

Позволь мечтать… Ты первое страданье

и счастие последнее моё,

я чувствую движенье и дыханье

твоей души… Я чувствую её,

как дальнее и трепетное пенье…

Позволь мечтать, о, чистая струна,

позволь рыдать и верить в упоенье,

что жизнь, как ты, лишь музыки полна.

– Я ничего не понимаю! Вы меня разыгрываете?!

– Нет… вовсе нет!

Но она не вняла этим словам. Она просто быстро умчалась… умчалась, как испугавшаяся Дафна от лучезарного Аполлона.

Как же я хотел её увидеть и объяснить, что она просто неправильно меня поняла… И я её увидел, спустя пару часов, как только вышел из этого странного оцепенения. Как сейчас помню: петлял мимо знакомых улиц, змеящихся тёмных переулков, которые обступали меня со всех сторон. Затем снова Невский, его Исаакиевский собор в едва проглядном тумане, бесчисленное число статуй, колонны, статное здание Филармонии и, наконец, тот самый книжный магазин, где мы когда-то познакомились.

Удивительно, но она стояла возле него. Боже, как же я был счастлив, даже сбегал в цветочный и купил на последние деньги самую лучшую розу!

Но… когда я вернулся, она была уже не одна. Рядом с моей любимой Виолой шёл какой-то заикающийся придурок, который постоянно дёргался и что-то ей рассказывал.

Да, она была уже не одна… И после этого чарующий туман рассеялся. Чёрт возьми, я решительно не знал куда себя деть, мне хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть её с кем-то другим! А между тем одинокая роза в моей руке начала блекнуть и стремительно увядать.

Встреча так и не состоялась. Возможно, ей и не суждено было состояться. Как этот цветок, моя любовь безвременно умерла, так и не успев распуститься.

С глубокой досадой я бросил её на грязную дорогу и устремился в сторону чёрного моста, с которого мне так хотелось сброситься.

Пока я стоял на этом горбатом мосту и предельно внимательно всматривался в рябь Невы, мне вспомнились первые строки одного из самых пронзительных стихотворений Гумилёва, от которых веяло ужасной безысходностью:

Конец ознакомительного фрагмента.